Андерс Рослунд - Возмездие Эдварда Финнигана

— Это так всегда?

— Ты про Шварца?

— Да.

Свен порылся в воспоминаниях почти двадцати лет полицейской службы.

— Нет. Некоторые как-то сжимаются, когда оказываются в камере. Но чтобы подобное… Нет. Пожалуй, такой отчаянной реакции я никогда не видел.

Они двинулись дальше, набрали код на двери, отделявшей один коридор от другого, они шли медленно и пытались понять, что же в прошлом Шварца могло вызвать подобную панику, какое событие в прежней жизни могло повлиять настолько сильно и вызвать такой страх замкнутого пространства?

— Мой сын.

Свен произнес это, повернувшись к Хермансон.

— Его зовут Юнас. Ему семь, скоро будет восемь. Приемный. Первые годы мы с Анитой не понимали, точнее, первые два года — он был почти как Шварц сейчас.

Они почти пришли, поэтому замедлили шаги, хотели успеть завершить разговор.

— Он так же вот кричал. В панике. Если мы его слишком крепко держали, если слишком долго обнимали, если ему было тесно и трудно двигаться. Мы тогда переговорили со всеми, с кем только могли. Но так до сих пор ничего и не узнали. Его пеленали в детском доме в Пномпене. Там так было принято. Туго заматывать в пеленку все тело целиком.

Они прошли мимо ксерокса и остановились у двери Свена.

— Не знаю. Но что-то в этом Шварце есть знакомое.

Он посмотрел на Хермансон.

— Я уверен. Он уже сидел в тюрьме.

Мариана Хермансон спала беспокойно. Звук, напоминавший те крики, которые Джон Шварц издавал накануне в длинном коридоре следственной тюрьмы, будил ее как минимум дважды. Она не знала, был ли это ее собственный голос, или это кто-то прошел под окном ее спальни, а может, ничего и вовсе не было, может, ей все приснилось, просто сбой уставшего мозга.

Ей было двадцать пять лет, уже полтора месяца она жила в квартире, которую снимала вподнаем в западной части Кунгсхольмена. Квартира была дорогая и вся заставлена стульями хозяина-краснодеревщика, производившего их в собственной мастерской. Но возможность жить в Стокгольме, с его вечными квартирными очередями, да еще почти в двух шагах от полицейского управления, отчасти примиряла с бессмысленной тратой лишних тысяч крон.

Было все еще прохладно, когда Мариана заперла за собой дверь квартиры в многоэтажке у северного конца улицы Вестербрун и через парк Роламбсхов направилась к пешеходной дорожке Норр-Мэларстранд, идущей вдоль берега. Десять минут по парку, где пахнет водой, до того, как снова ступить на асфальт.

Мариана никак не могла отделаться от того ночного звука, который не давал ей уснуть.

Ей казалось, что она все еще в камере предварительного заключения, возле незапертой двери, и перед ней — дрожащий человек, трясущийся на койке, пытающийся спрятаться от тех, кто стоит рядом, и тех, кто держится поодаль.

Этот ужас был так силен, что справиться с ним никак не удавалось, он был словно тяжелая инфекция — раз заразившись, трудно от нее избавиться.

Мариана вдыхала воздух, почти физически ощущая его чистоту, она дышала полной грудью и смотрела на воду, следила за удаляющимся кораблем, который вдруг пропал из виду среди белоснежных деревьев на берегу Лонгхолмского канала.

Она начала привыкать к столице. Ненормальных тут было побольше, автомобильные пробки длиннее, а чувство, что она лишь случайно оказалась здесь, по-прежнему оставалось все таким же явственным, но все же с каждым днем ей все легче удавалось не подпускать к себе ощущение одиночества. Дни были заняты делами, вечера тоже, но так и надо, пока душа наконец не обживется в этом городе. Мариане нравилось старое здание полицейского управления в Крунуберге. Гренс был такой, какой есть: деятельный и шумный, хотя в глазах его затаилась какая-то печаль. Свена она начинала понимать все лучше, то, что она поначалу приняла за стеснительность, было на самом деле осмотрительностью, он был умным и доброжелательным — такому мужчине можно доверять; Мариана так и видела его с женой и приемным сынишкой за столом на кухне их таунхауса в Густавсберге.

Вот она и добралась, стряхнула снег с сапог, постучав ногами о стенку, и вошла — дверь налево, лестница наверх — в технический отдел. Старый криминалист, Нильс Кранц, наверняка из тех, кто начинал обычным полицейским, а потом выучился без отрыва от службы, пообещал, что паспорт Шварца утром уже можно будет забрать. Потом, как обычно, вздохнул, взял документ, ушел к своему столу и, не глядя больше на Хермансон, принялся листать его.

Теперь, когда она открыла дверь, Кранц уже был на месте.

На лбу очки для чтения, волосы, как всегда, нечесаные.

Мариане ничего не надо было говорить, паспорт уже лежал на столе, можно забирать. Кранц встал, когда Хермансон вошла, указал на паспорт и, покачав головой, улыбнулся, она все еще не могла понять — приветливая у него улыбка или ироничная.

— John Doe.

Она решила, что не расслышала.

— Что вы имеете в виду?

— Вот это. Личность не идентифицируется. Таких по-английски называют Джон Доу. Поздравляю.

Эверта Гренса в кабинете не было. Сколько она ни смотрела на его стул. А Хермансон спешила. Где-то внутри трепыхалось беспричинное беспокойство, словно за ней гонятся, оно заставляло торопиться, раздражало и сбивало дыхание. Был ли тому причиной разговор с врачом, сообщившим, что пострадавший Юликоски находится в критическом состоянии, так что в любую минуту их работа может стать расследованием убийства, или виной тому стала паника Шварца перед камерой предварительного заключения, его крик ужаса, или вот это — фальшивый паспорт в ее руке, она не знала, чувствовала только, что хочет с этим поскорее разделаться, что оно пожирает ее силы, и поэтому ей хотелось сбежать прочь из пустого кабинета Гренса.

Но вместо этого она отыскала Ларса Огестама — прокурора, отвечавшего за предварительное следствие, и коротко доложила то, что сообщил Кранц. Потом вернулась в Крунуберг, в свой кабинет, прочла сначала заявление, которое было составлено накануне, потом свои собственные рапорты — о задержании в Накке и об обыске по тому же адресу.

Мариана была удручена. Это случалось с ней редко.

Все то же чувство, снова это лицо, искаженное страхом и в то же время ничего не выражающее, — хотелось двигаться дальше, но оно мешало, поэтому она взялась перебирать высокую стопку ожидавших своего часа дел.

Нет, ей от этого так не избавиться.

По поручению Огестама она позвонила в канадское посольство и задала вопросы насчет паспорта, который лежал перед ней на столе. Чиновник ответил. Именно то, чего ей не хотелось услышать. Она перебила его, поднялась, держа трубку в руке, предупредила, что направляется к ним, чтобы продолжить разговор на месте.