Андерс Рослунд - Возмездие Эдварда Финнигана

Их окружали люди, они громко смеялись и заказывали еще вина. Оркестр вдалеке играл какую-то американскую музыку шестидесятых годов. Пожилой господин справа от Хермансон развеселился, отставив в сторону палку, он попытался заигрывать с хорошенькой соседкой. Хермансон улыбнулась: он мил в свои, пожалуй, лет восемьдесят, но вскоре это ей наскучило.

Им надо было забыться. Именно это было их главной задачей на сегодняшний вечер.

— Тебе известно, когда в Швеции отменили смертную казнь?

Хермансон отодвинула свою тарелку и наклонилась над столом. Гренс не был уверен, что расслышал правильно.

— Мне жаль, Эверт. Ничего не выйдет. Это не проходит. И ты такой нарядный, и еда отличная, и скоро запоет Сив. Но ничего не помогает. Я никак не могу забыть сегодняшнее утро и Шереметьево.

Отвлечься от дерьма бывает не так-то просто.

Старик, сидевший справа, похлопал Мариану по плечу и что-то прошептал, ожидая, что она рассмеется. Но она не засмеялась.

— Извините. Но я разговариваю с моим спутником.

Она обернулась к Гренсу.

— Тебе это известно, Эверт?

— Что, Хермансон?

— Когда в Швеции отменили смертную казнь?

Он вздохнул, осушил бокал с красным вином.

— Нет. И я здесь по другой причине.

— В тысяча девятьсот семьдесят четвертом.

Он решил было не слушать, но теперь не смог скрыть удивления.

— Что ты такое говоришь?

— По закону тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. До этого времени и у нас существовала смертная казнь. Хотя мы перестали применять ее гораздо раньше..

За его спиной пробежал официант, неся бутылки на серебряном подносе. Гренс остановил его и попросил наполнить их опустевшие бокалы.

— Три года спустя был приведен в исполнение первый смертный приговор в США, после того как там вновь ввели смертную казнь. Расстрельная команда Солт-Лейк-Сити оказалась тогда в центре внимания СМИ. В штате Юта человека буквально изрешетили пулями.

Она хмыкнула, затем продолжила:

— Такой вот по-христиански милосердный город.

Гренс поднял свой бокал и отпил, не чувствуя вкуса.

— Ты хорошо подковалась.

— Читала, когда мы вернулись из Броммы. Я не могла ни на чем сосредоточиться, не могла ничем дельным заняться.

Когда Сив Мальмквист через десять минут появилась на сцене всего в нескольких метрах от него, Гренс почувствовал, что жизнь, несмотря ни на что, способна иногда остановиться: есть только миг, вот этот, сейчас, нет ни вчера, ни завтра, только теперь: Сив вот тут, перед ним, и каждая строка ее песни, хранимая им в груди, теперь вскипает и рвется наружу, так что он решается даже подпевать вслух.

Гренс помнил, как впервые увидел Сив на сцене — в Народном парке в Кристианстаде. Он тогда подошел поближе и смог сделать черно-белую фотографию, которую до сих пор иногда доставал и любовался. Она была такой бесстрашной, такой сильной, и он, несмотря на Анни, был издали влюблен в эту поющую женщину. Гренс до сих пор испытывал то же самое. Она сверкала там наверху, она была уже немолода, двигалась медленнее, и голос стал глубже, но она оставалась для него той же, и он по-прежнему был заочно в нее влюблен.

Во время исполнения ею пятой песни его мобильный телефон прервал музыку пронзительным электронным сигналом. «Только подумать, что ты на коленях», он вспомнил обложку, Сив на пластинке «Метронома» — с ярко-красным шарфом на голове и губной помадой того же цвета, она улыбалась тем, кто купил ее пластинку.

Прежде чем Гренс успел нашарить телефон в кармане брюк, тот прозвонил три раза, и многие раздраженно обернулись на этот звук.

Хелена Шварц.

Он не расслышал, что она говорила, ее голос был слишком пронзительным.

Гренс попытался успокоить ее, но тут музыка вдруг замолкла после третьего куплета. Один из самых больших стокгольмских мюзик-холлов затаил дыхание, четыре сотни человек пораженно смотрели то на сцену, где певица застыла с микрофоном в руке, не произнося ни слова, то на высоченного мужчину лет пятидесяти за одним из передних столиков, сидевшего с телефонной трубкой у рта и что-то громко шептавшего.

— Я вам не мешаю?

Сив Мальмквист обернулась к столику, за которым они сидели, ее голос звучал приветливо, но вопрос был сформулирован жестко.

— Не обращайте на меня внимания, бога ради. Я, конечно, подожду, пока вы закончите.

Весь зал рассмеялся. Все были в приподнятом настроении от вина и жареной говядины и восхищались легендарной актрисой, которая так ловко справилась с досадной ситуацией. Хермансон смотрела в стол, меж тем как Эверт Гренс поднялся и, пробормотав еле слышно, что он из полиции, поспешно удалился через ту самую дверь, в которую вошел пару часов назад.

Хелена Шварц продолжала говорить, не понижая голоса, до тех пор пока Гренс не отошел достаточно далеко от двери зала, чтобы так же громко попросить ее отдышаться, успокоиться и нормально объяснить, что случилось.

Хелена заговорила сквозь слезы.

Она только что узнала, что судья в штате Огайо определил дату казни Джона Мейера Фрая.

Джон Шварц едва успел покинуть аэродром Шереметьево и Москву, когда обычно долгое вынесение решения о сроках казни было уже поспешно завершено.

Шварц еще не успел приземлиться в той стране, куда его перевозили, как суд уже рассмотрел его дело и назначил точное время его смерти.

Эверт Гренс пару минут выслушивал сбивчивый монолог жены Джона, а потом попросил ее повесить трубку, пообещав связаться с ней позже, ему надо было сделать пару звонков.

Он позвонил дежурному в министерстве иностранных дел и получил ответ, который ему был необходим. Потом он снова открыл дверь в большой зал, Сив пела «В нашем кафе», и он, улыбаясь, постоял, раскачиваясь в такт старому шлягеру, прежде чем еще раз посреди выступления пройти через зал под раздраженные взгляды. Женщина одних с ним лет с ядовито-рыжими волосами, завязанными в хвост, погрозила Гренсу кулаком, когда тот проходил мимо.

Он остановился за Хермансон, которая сделала вид, что не замечает его, и прошептал, нагнувшись, ей на ухо, что просит прощения, но вынужден закончить ужин, что она, конечно, может остаться, если захочет, и вернуться домой на такси за его счет.

Мариана, пытаясь спрятаться за его широкую спину, чтобы не замечать ненавидящих взглядов, вышла вслед за ним из зала.

Ее светлое пальто, на вид совсем новое, и его темный плащ, который видал лучшие дни. Паренек в гардеробе отнес пустые вешалки и удивленно покосился на пару, уходившую, пока весь зал подпевал исполнительнице.

— Эверт, что стряслось?

На улице было холодно, как и рано утром. Этот чертов день никак не желал кончаться!

— Я поеду в МИД. Поговорю там с влиятельными людьми. Один такой звонил мне среди ночи меньше суток назад.