Леонид Словин - Время дождей

Пока один рассказывал, второй — помоложе, в дымчатых очках — дремал.

До самого горизонта поднимались и уходили вверх-вверх склоны черные от леса вблизи и серые, таящиеся в тумане, за Перевалом. Чем выше поднимался экскурсионный автобус, тем теплее становилось вокруг. Снега в этой части Карпат уже не было, лишь на самом верху виднелись тонкие сверкающие полосы: остатки его стекали между деревьями.

— «Кулак зятя» называют ту вершину, — приоткрыл глаза второй экскурсовод.

Преодолев Перевал, автобус остановился.

— Километр с лишним над уровнем моря, плановая остановка. Сбор через пятнадцать минут.

Кремер прошел несколько метров по шоссе. Теперь он сам увидел все, о чем рассказывал старичок администратор. У поста ГАИ остановилась машина — старенький «Москвич» первых выпусков. Высокий милиционер в тулупчике с белой портупеей, с огромными раструбами рукавиц откозырял водителю, попросил открыть багажник. Получалось, что вывезти из Клайчева иконы большого размера невозможно.

Милиционер закончил осмотр, снова козырнул водителю, но тот не уехал — вместе со своим спутником присоединился к экскурсии — был он маленький, пухлый, с золотыми зубами.

«Вы можете осмотреть багажник моей машины, — как бы говорил Пухлый, — но после осмотра, поскольку у меня ничего не нашли, я волен поступать, как заблагорассудится, а вы должны вернуться на пост».

— Видите? — прокашлял старичок. — Такие строгости впервые!

Кремер не ответил.

— Мы опоздаем на лекцию? — подошедшая Ассоль зябко потерла ладони.

— Нет, безусловно.

От его взгляда ничто не ускользало. Обернувшись, Кремер увидел, что Вероника беседует с водителем «Москвича» как со знакомым.

— Смотрите, белка! — крикнули от автобуса.

Автобус стоял на краю маленькой площадки. Дальше шел склон, кое-где еще искривившийся снегом.

Все подошли к обрыву.

— Минуточку! — Впереди оказался второй экскурсовод с фотоаппаратом, уклониться от фотографирования не было возможности. — Снимаю! — Он стоял на доске, проложенной над кручей не одним поколением экскурсионных фотографов, в тайном, но безопасном месте. — Еще раз… А теперь прошу к этой скале! — Он сделал еще несколько снимков — у знаменитого четырехсотлетнего дуба, на смотровой площадке, вблизи нового кемпинга.

Возвращались другой дорогой — вдоль прозрачной зеленоватой реки, шуршавшей в серой бугристой гальке, мимо покосившихся желтых могильников старого кладбища. Лесистая часть Карпат скоро осталась позади.

— Полонины, — объяснил экскурсовод, тот, что приглашал утром на экскурсию, — лысые горы для выпаса овец… Справа вы видите дорогу, по ней во времена оккупации люди уходили в горы, чтобы не быть угнанными в Германию. Внизу, у начала дороги, висело объявление, оно заканчивалось словами: «Хто не зъявится в Управлении Праци згидно даному оглошению, буде покараний смертю!» Но люди предпочитали смерть рабству. Многие из тех, кого немцы поймали в этих горах, попали в клайчевский лагерь…

Через три часа после начала экскурсии, как и обещал экскурсовод, они оказались в парке, у гостиницы, рядом со знаменитым источником. Патриарх местных вод — полуторасотлетний «Йоахим» — вытекал из крана, прозрачный, солоноватый, равнодушный к своей и чужой славе.

— Товарищи, — объявил экскурсовод на прощанье, — фотографии будут готовы дня через три. Образцы смотреть на доске объявлений: Главная площадь, два. Рядом с районным отделением внутренних дел. Спасибо за внимание!

Войдя к себе, Кремер закрыл номер на ключ, приступил к тщательному осмотру.

Все было в том же порядке: машинка, стопа чистой бумаги, «Справочник флотов», наполовину засунутые в ящик стола «Нравы обитателей морских глубин». В корзине для бумаг, ужасно непрактичной, из которой все вываливалось, лежали разорванные клочки с описанием брачной жизни глубоководных.

Кремер начал с портфеля, перешел к футляру машинки, дотошно оглядел ниспадавшее с кровати покрывало. Для детального осмотра времени было не очень много: с минуту на минуту могли появиться Шкляр либо Вероника, чтобы вместе идти на лекцию. Осмотрев все, Кремер снова вернулся к портфелю.

Кто-то определенно притрагивался к вещам, пока он ездил на экскурсию…

У двери послышались шаги.

— Алло! — Это была Вероника.

Он не ответил. Портфель могла передвинуть и горничная. Но она не заглянула бы под матрас, не исследовала бы футляр пишущей машинки. Наконец, ее не интересовали глубоководные — в корзине определенно не хватало бумаг.

— Вы готовы? — снова крикнула Вероника.

— Сейчас иду.

Он поднялся с колен, поправил складку на брюках, осторожно, чтобы не скрипел замок, повернул ключ. Сомнений не было: за время его отсутствия все вещи в номере были тщательно осмотрены.

Гонта вернулся из Берегова около шести вечера. В гостинице было пусто: кража икон всколыхнула дремавший в персонале и в гостях интерес к древнему искусству. Все были на лекции.

В тишине береговского архива время шло незаметно. Обычно Гонта успевал взглянуть на часы всего раз, когда плотный, в застегнутом на все пуговицы пиджаке, служащий начинал вежливо покашливать: архив закрывался рано.

Было ясно, что оккупированное немцами Клайчево сорок четвертого года странными обстоятельствами связано с кражей из замка: только человек, видевший брешь в потолочном перекрытии, мог впоследствии точно определить ее место.

Гонта перелистывал аккуратно пронумерованные листы деловых бумаг, нотариальные надписи, договоры на производство работ, подряды на ремонт и строительство.

«Мысль, выраженная даже одними и теми же словами, — думал он, — означает у разных людей совсем не одно и то же. Не каждый и сам знает ее расплывчатые границы, хотя они есть и их можно установить. «Да» Смердова, молоковоза Степана, экскурсовода Пашкова, телефонное «да» Терновского выражают много и мало и разны по смыслу…»

Исследование, которое он проводил, было конкретным, документы вызывали у Гонты больше доверия.

Гонта позвонил в милицию, начальник уголовного розыска был у себя.

— Сервус! Новое есть?

— Как сказать… — осторожно ответил Молнар.

— Что-нибудь с обручальными кольцами?

— В записях о венчании за сорок четвертый год Олены есть… — Молнар замолчал, Гонта не стал его торопить, — но все не то! Гравировки другие или кольца на месте. С Аннами хуже — их много. О Мариях и говорить не приходится, владельца наверняка нет в живых. Шутка ли, венчался в восемьсот девяносто восьмом!

— Понимаю, — Гонта незаметно для себя перенял любимое словечко Ненюкова, — а как поездка в Карпаты… — он не без труда подобрал выражение.

— По-моему, в порядке.

Гонта вытащил из пиджака блокнот, нашел нужную страницу.