Г Касьянов - Байкальский экспресс

Ещё вчера умную мою голову посетила беспокойная мысль, касающаяся той идиотской версии, из-за которой Селивёрстыча и меня держат сейчас на сеновале. В соответствии с ней мы, якобы, причастны к исчезновению наркотиков. Дурь. Версия-то милицейская, но нынче выяснилось,

что бандиты придерживаются её тоже. Конечно, если Мудраков и Мущепако додумались до неё, то почему бы и лейтенанту Завалюхину, или как там его кличут в определённых кругах, не прийти к тем же выводам? В принципе ничего необычного в этом нет. Но если дотошно вникать в частности - необычное всё же выползает из мало заметной щели. Суть его, необычного, заключается в том, что для принятия такой версии надо знать очень подробно, что и как произошло на виадуке. Теперь прикинем, как это укладывается во времени. Подозрение пало на нас спустя примерно час после остановки поезда. А через шесть-семь часов сюда уже явились вооружённые люди и принялись допрашивать путевого обходчика... Что-то здесь не то, вам не кажется?

И только я успел это осмыслить, как из глубин моего серого вещества вылезло на поверхность некое воспоминание. И оно придало вдруг определённость всем расплывчатым мыслям. Я даже затрепетал... но не от радости, а скорее от ужаса. Почему я не припомнил этого раньше?

Я вспомнил, что вчера майор Мущепако дал указание омоновцам, побежавшим сюда сразу после моего исчезновения, пробежаться лишь до ближайшего километрового столба, после чего повернуть назад. А потом яростно сопротивлялся отправке сюда же наряда для моего задержания.

Почему? Боялся ночного нападения? Да он знал заранее, что меня и без омона здесь возьмут! И не хотел, чтобы омон помешал этому...

А я, дурачок, удивлялся вчера, почему криминал всё время держит инициативу в своих руках. Понятно теперь, почему.

Вот после этого я затосковал. Если майор - предатель, то дела наши совсем плохи. В тоске я валялся на сене, жевал траву, потом сидел,

подперев умную голову кулаками, но ничего путного не придумал. В отчаянии поднялся и стал ходить по сеновалу, приглядываясь к брусу, из которого были сделаны стены, и пробуя его наощупь. Селивёрстыч молча наблюдал за мной и вдруг сказал:

- Не там щупаешь. Есть пара гнилых досочек вот здесь, внизу, да они на галерею выходят. Как из дыры-то полезешь, так он от пуза из автомата и нашпигует...

Конечно, я немедленно опустился на колени и стал молча исследовать указанное гнилое место. И выяснил, что не очень оно и гнилое. Но если, собравшись с силами, пнуть по этому месту хорошенько, то доски могут и отскочить. А могут и удержаться...

- М-да, - сказал я и поднялся на ноги.

- Не бери в голову, Филипп, - сказал Селивёрстыч. - Не стоит на рожон переть. Пока доски отдерёшь - подстрелят. Даже ночью не промахнутся.

Я выслушал этот совет молча.

Вскоре на двери нашей загремел замок, она со скрипом отворилась и в темницу торжественно прибыл завтрак. Поздний. Или обед. Но ранний. А может, и то и другое, если судить по количеству прибывшей пищи. Бедного Ивана, копавшегося недавно в огороде, буквально перекосило под тяжестью вставленных один в другой судков и кастрюль. За его спиной маячил вчерашний знакомый - рябой, с автоматом поперёк живота. По другую сторону виднелась фигура пониже, не в меру коренастая, на толстых слоновьих ногах. И тоже с автоматом. Как только Иван зашёл, дверь затворили и в пробой вставили замок.

Ну, поели мы за прикрытой дверью на славу. У меня точно за ушами треск стоял. И за этим треском я не услышал, о чём вели негромкий разговор отец и сын. Разобрал только, что двое остались здесь, а четверо ночью ушли. И более ничего не уловил из их беседы. А когда мы остались одни, я поинтересовался, ковыряя в зубах соломиной, что нового на воле. О чём поведал Иванушка?

Поведал он о двух событиях, не спеша разъяснил Селивёрстыч. Одно произошло перед утром: в четыре двадцать пять в сторону тридцатого километра прокатила мотодрезина с прицепом. Вероятно, с группой поддержки. В это глухое время у Ивана безошибочно сработал рефлекс человека, с рождения живущего на железной дороге: чуть загремели рельсы - услышал, проснулся, засёк время - и опять спать. А до нас звук не дошёл, утонув в шуме Шарыжалгая.

Второе событие имело место утром, когда Иван рыл на огороде картошку. С возвышавшейся почти сразу за огородом скалы, покрытой чахлыми сосенками, кто-то через оптику разглядывал дом и усадьбу. Скалу ту я помнил прекрасно, и прекрасно знал, что влезть на неё со стороны железной дороги или из пади практически невозможно. Козы, правда, лазят... Но козы, если на спор, и на Джомолунгму влезут, причём без всякого снаряжения. С одними рогами и копытами.

- А он видел того наблюдателя? - осторожно спросил я.

- Нет. Где ж там его увидишь?

- А почему решил, что через оптику?

- Два раза зайчик блеснул. Когда по морю мимо нас катер или баржа идёт, команда так же вот берег разглядывает. Зайчик блеснёт и ускочит. А на скале кто может сверкать? Козы все без очков ходят.

- И без оптических прицелов, - добавил я.

- Шутишь? - спросил Селивёрстыч и слегка помрачнел.

Я не ответил. Я сел на корточки и рассеянно уставился на сумку, набитую тряпьём, которую старик подкладывал себе под голову.

Дело в том, что наблюдатель на скале сильно менял ситуацию. Как это ни покажется странным - он упрощал её. Впервые с тех пор, как заварилась эта каша, я, кажется, понял, из чего она варится. А если понял, то, в принципе, мог бы и поучаствовать в этом процессе. Глядишь - что-то получилось бы и на наш вкус...

А что конкретно я могу предпринять? Прямо сейчас. Пока Завалюхин не объявился. Что?

Тут я вдруг понял, почему упорно гляжу на эту сумку. Глаз от неё

оторвать не могу. Хорошая сумочка. Пусть и не очень новая, но всё же...

Догадавшись, что я опять углубился в анализ, Селивёрстыч решил на этот раз не оставаться в стороне. И начал тоже анализировать.

- Может, то милиция на горку влезла? Для разведки, - предположил он.

- Не-е... Только не милиция.

- Почему?

- Не те методы. Зачем милиции по горкам лазить? Если ей что-то надо, она придёт к любому вашему знакомому и скажет: гражданин, по нашим оперативным данным ты давно не гостил у Павла Селивёрстовича. Сколько? Три дня? Вот видишь... Сходи, проведай. И вернувшись, расскажешь нам, как он живёт. А мы тогда никому не скажем, что ты поддельной водкой торгуешь. Не торгуешь? Ну, с этим надо разобраться... И любой будет рад помочь, чтобы жить без разборок. А по горам лазить - не её профиль.

- Как у тебя всё ловко получается, - озадаченно произнёс Селивёрстыч. - Кто же тогда там сидит?

- Павел Селивёрстович, - решительно сказал я. - Мне нужна ваша сумка.

Путевой обходчик пару секунд глядел на меня широко раскрытыми глазами. Потом согласился: