Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион

— Спасибо, доктор, — плаксиво протянул я.

— За что?!

— Как — за что? За лечение, заботу, и вообще… — И нарочито широко зевнул.

Виктор Иванович поднялся:

— Чувствую, что утомил вас, а вам сейчас нужен крепкий и длительный сон. Сон сейчас — самое лучшее лекарство.

Он пошел к двери, а я слабеньким голоском прокричал вослед:

— До свиданья, доктор!

Медсестра шагнула было за ним, однако я, сделав вдруг неожиданно маленькое открытие в своем измученном организме, остановил ее на пороге трагическим возгласом дистрофика из анекдота:

— Сестра!

Она оглянулась:

— Подождите, сейчас вернусь делать укол.

— Точно? — переспросил я. — Не обманете?

Ее зеленые глаза сделались от смеха уже, но зато длиннее.

— Не обману. А что, хотите сообщить какую-то важную новость?

— Даже две, — пробасил я.

— И какие же?

Я медленно повернул голову сначала направо, а потом налево и прошептал:

— Кажется, некоторые мои члены понемногу начинают действовать.

— Да? — тряхнула она светлыми локонами. — Очень приятно! А какая же ваша вторая новость?

Возможно, я поступил не совсем по-мужски, однако альтернативы, увы, не было.

— Я хочу в туалет, — грустно сказал я.

Если вчера, при знакомстве, доктор Павлов показался мне сперва мрачным, угрюмым и даже просто неприятным типом и только потом, постепенно, я начал привыкать к его внешности и манерам, то сегодня глубокоуважаемый Виктор Иванович с самого начала своего визита был куда более внимателен, мягок и человечен. Признаюсь, я удивился такой метаморфозе.

Присев на стул, г-н Павлов достал из кармана футляр для очков, потом из футляра достал очки и долго и тщательно протирал их дымчатые стекла. Затем водрузил очки на нос и заботливо спросил:

— Ну и как мы себя чувствуем?

Я кивнул — я уже мог неплохо кивать — и вежливо ответил:

— Благодарю, доктор, сегодня гораздо лучше. А я скоро поправлюсь?

— Дорогой мой, — проникновенно и в то же время очень многозначительно произнес Виктор Иванович. — Дорогой мой, теперь все зависит только от вас. Не помню, говорил вчера или нет, но вы родились в рубашке. Не буду расписывать всех ужасных последствий того, что случилось бы, наглотайся вы этой дряни, и не стану объяснять химико-биологический механизм воздействия этого вещества на любой живой организм, и человеческий в том числе. Да ежели б вы не были таким везунчиком, то давно были бы, уж простите, трупом: шансов выжить при тяжелом отравлении почти никаких… — Доктор некоторое время помолчал. — Однако вы — ей-ей, счастливчик и отделались всего-навсего легким испугом.

— Ничего себе — легким! — иронично хмыкнул я, но он строго покачал головой:

— Да-да, в данном случае даже приключившийся с вами временный паралич, потеря координации движений и все прочее — сущие пустяки. Главное, вы живы и — теперь это уже окончательно ясно, — останетесь живы и впредь. — И даже вроде как рассмеялся: — Ха-ха! А как только мы окончательно нейтрализуем воздействие яда на организм, силы начнут восстанавливаться не по дням, а по часам. Думаю, вы скоро поправитесь и мы вас с удовольствием выпишем.

— Удовольствие будет взаимным, — попытался сострить я.

По его словно вышедшему из мастерской резчика по дереву лицу все еще блуждала натужная и натянутая улыбка, но глаза… глаза вдруг, как вчера, вновь сделались колючими, недобрыми и холодными.

Я невольно напрягся, почувствовав, что сейчас он должен выдать нечто любопытное. И не ошибся. Он выдал.

— Послушайте, молодой человек, — негромко произнес он. — Только поймите меня правильно… Короче, по просьбе сотрудников милиции я вынужден задать вам, быть может, не слишком деликатный вопрос: вы, случаем, сами не в курсе, кто бы это мог вам так удружить, а?

Возмущение мое было совершенно искренним.

— Да что же вы такое, уважаемый товарищ доктор, говорите!

Он дёрнул плечом:

— А что я такое говорю? Ну хорошо, пусть не знаете. Но вдруг подозреваете? Может быть, в нашем городе живут люди, которые… м-м-м…

— Ни с кем в вашем городе я не знаком! — решительно отрезал я. — В жизни здесь не был и навряд ли еще когда-нибудь приеду, потому что отныне и во веки веков у меня с ним связаны самые скверные воспоминания и ассоциации. Комментарии, надеюсь, излишни?

Он вздохнул:

— Да, еще бы. Но возможно, у вас имеется хоть какая-либо версия случившегося?

— Никаких версий! — огрызнулся я. — Слышите? Ни-ка-ких!

В палате ощутимо повисла томительная тишина, однако натянутость ситуации сгладила зеленоглазая медсестра. Не берусь судить, случаен был ее приход или же нет и так ли уж действительно было сие в тот момент необходимо, но она с каменным симпатичным лицом приблизилась к моей кровати и принялась очень заботливо поправлять одеяло и подушку, а в завершение этого акта милосердия еще и засунула несчастному паралитику под мышку холодный как жаба термометр. И несчастный паралитик в самом деле малость поостыл.

А поостыв, сказал:

— Знаете, доктор, либо я безнадежно отстал от последних новомодных веяний, либо же в вашем славном городке преступники воистину большие оригиналы и даже эстеты.

Виктор Иванович удивился:

— О чем вы?

— Как о чем? Если меня хотели ограбить, то почему элементарно не двинули в безлюдном переулке металлической трубой по башке? Или, извините, не поставили на нож в темном углу? Да в конце концов, просто не пристрелили? Ан нет, ваши здешние фантомасы налетели середь бела дня, когда вокруг была тьма народу. А сообразив, что у самих дело не выгорело, подослали некую красотку, которая абсолютно хладнокровно, никого не стесняясь, полила меня каким-то суперипритом и преспокойненько удалилась. Да-а, проделано все было замечательно!

Зрачки доктора сузились.

— Что-о?! Там была женщина?

— Ага, — кивнул я, — была. И не просто была, а именно она-то и сшибла меня с катушек.

Доктор Павлов молчал. Хотя что, собственно, он мог мне сказать? Да и зачем? А с другой стороны, стал бы я, думаете, его оптимистические советы слушать? Все равно помочь мне он не сможет, да и ни к чему это — помогать себе я привык сам, в любых ситуациях. И наверное, не очень плохо, раз к сорока годам у меня имеется кое-что не только за душой, но и в кармане. И вообще, уже одно то, что я при своем, довольно неоднозначном и беспокойном образе существования до сих пор еще жив, — это, знаете ли, тоже не так уж и мало.

Я преувеличенно горько вздохнул и голосом умирающего героя спросил:

— Но сколько же мне еще здесь лежать?

Доктор Павлов задумчиво почесал подбородок.

— Видите ли… Видите ли, восстановление функций вашего организма протекает нормально, но дело в том…