Джек Кертис - Банджо

- Надеюсь, его подстрелят в первой же перестрелке. Может, тогда он поймет, сколько неприятностей всем причинил!

- Заткнись, - сказал Гэс. - Он вернется. И вернется с ухом кайзера на штыке. Вернется героем. А ты будешь по-прежнему ковыряться в дерьме!

После того, как боевые действия закончились, Лу не сразу отправился домой. Все остальные уже вернулись, а его все не было. И когда он сообщил, в какой день прибывает, его встречали не так, как встречают героя, возвращающегося с войны.

На станцию пришли Гэс, вся семья, Сэлли и те ребята, с которыми Лу когда-то дружил - уже далеко не маленькие мальчики. Они неловко переминались с ноги на ногу и говорили: "А помнишь, как старина Лу всегда шутил? А помнишь, чего он учудил, когда... Да, скажу вам, он мог заставить и козу рассмеяться..." Но в их голосах присутствовали нотки какого-то беспокойства; потом все притихли, как зрители, ожидающие главной сцены; они чувствовали, что Лу, тот Лу, которого они помнили как вечного шутника, может оказаться совсем другим.

Пришли встречать Лютера Бенни Пикок, который женился на Моди Коберман, чтобы избежать призыва в армию, и Дональд Додж, который после отъезда Лу стал владельцем биллиардной и бара. И еще один из старых товарищей Лу Гроувер Дарби, которого назначили шерифом, потому что он большого роста, достаточно толстый и медленно выговаривал слова.

Жених Кейти, Джеральд Лундквист, запаздывал - он вызволял быка своего стада, запутавшегося в колючей проволоке.

Мартин так и не нашел себе подружки. Некоторые поговаривали, что он просто слишком жадный и не хочет тратиться на ухаживание; другие утверждали, что он выжидает и присматривает себе достойную партию. А сам Мартин молчал: с каждым годом он становился все более молчаливым, все больше любил совать нос не в свои дела. И если что-то все-таки говорил, то очень язвительно и едко.

Здание железнодорожной станции, выкрашенное в желтый цвет, располагалось на самом краю городка, который в Европе назвали бы глухой деревней. Рядом с ним высились высокие цилиндрические элеваторы, стоявшие как памятники в честь победы человека над равнинами.

С востока донесся долгий гудок; в той стороне колея проходила как бы в ущелье, вырубленном в мягком песчанике, и поэтому звук гудка доносился сильно искаженным, но усиленным тем, что был зажат между стенами. Эти гудки становились своеобразной музыкой, и машинист каждого паровоза, проводя состав сквозь это ущелье, пытался сыграть гудком свою особую железнодорожную мелодию. В то утро песнь гудка и стука колес казалась печальной; в ней слышались слова: "Уже рассвет - а солнца все нет, уже рассвет - а солнца все нет..."

- Никогда не забуду, - сказал Бенни, - как старина Лу засунул...

Удар острого локтя Кейти по ребрам оборвал рассказ. Он проследил за направлением ее взгляда, который был устремлен на старого Гилпина. Старик казался статуей, изваянной из камня и установленной у края платформы.

- Никогда не забуду, - снова заговорил Бенни, - как старина Лу и Гэс плавали в этой нашей луже. Нырял он, скажу я вам, как рыба, а плавал как бобер!

Но никто его не слушал.

- Интересно, как он сейчас выглядит? - сказал Гэс, проводя рукой по своим густым, как стог сена, волосам.

Сэлли теперь была плотной, курносой, краснощекой девушкой.

- Трудно сказать, - отозвалась она, - я его вообще плохо помню.

- Я тоже должен был бы возвращаться вместе с ним на этом поезде.

- А я считаю - очень хорошо, что ты остался на ферме помогать отцу. О войне рассказывают ужасные вещи, - сказала Сэлли. - Говорят, Чарли Броку снарядом просто оторвало голову.

Гэс невидящим взглядом смотрел на рельсы. Он никому не рассказывал, что когда ему исполнилось шестнадцать лет, он отправился на призывной участок и заявил, что ему двадцать один год и что он хочет записаться в армию. А большой толстый сержант только посмеялся над ним и отправил восвояси. В тот раз он впервые в жизни попытался соврать. И после своей неудачи решил, что это была его первая и последняя ложь - какой смысл врать, если сразу видно, что говоришь неправду?

Когда огромный черный паровоз медленно, с перестуком, проезжал мимо, из кабины высунулся машинист и улыбнулся собравшимся на платформе. Он улыбался так всем ожидающим на станциях маленьких провинциальных городков. На машинисте была полосатая кепка с длинным козырьком, вокруг шеи - красный платок. Страх неизвестности, притаившийся в душе Гэса, вдруг перерос в ужас: он осознал, что действительно не знает, каким теперь стал Лу.

Вот возвращается домой скиталец из дальних стран, возвращается воин после битв за демократию, возвращается после сражений с дикими варварами человек, который с оружием в руках смотрел в лицо врагу...

Поезд остановился. Из вагона, в котором должен был ехать Лу, вышел проводник; за ним выскочил коммивояжер, тащивший тяжелый чемодан с обитыми металлом углами, в котором он, наверное, возил образцы предлагаемой продукции. Потом из вагона появился Кори Холлинсворт, с удивлением посмотревший на ожидающее семейство Гилпинов.

Он улыбнулся отцу:

- Я вас приветствую! Не ожидал увидеть столько встречающих. Я-то ездил в Джанктон-Сити.

- Мы встречаем Лютера, - сказала мать. - Он должен был ехать в этом вагоне.

- Странно, я вроде его не видел... - Кори запнулся, вспомнив что-то. Э... может быть, он был в другом конце вагона, я как-то не присматривался к другим пассажирам.

- Я пойду посмотрю, - быстро сказал Гэс; подошел к проводнику и спросил: - Можно мне зайти в вагон? Я хочу помочь моему брату...

Проводник поначалу стал возражать, но потом, повнимательнее посмотрев на Гэса - а он, как и машинист, хорошо знал, что происходит на таких маленьких станциях, - кивнул и отступил в сторону.

- Я думаю, вам нужен человек, который... сидит в самом конце вагона.

- Да, спасибо, - сказал Гэс и взлетел по ступенькам. Пройдя по длинному вагону в самый конец, он увидел солдата в форме цвета "хаки". Солдат сидел на зеленом бархатном сиденье и спал.

Гэс, склонившись над ним и ощутив запах виски, потряс его за плечо. Рядом с ним, на полу, он увидел трость с серебряным набалдашником.

- Пошли, братец, - сказал Гэс.

Солдат приоткрыл один глаз и криво усмехнулся.

- О, это ты, Гэс?

- Лу, тебя встречают родители. Ты не очень пьян?

- Ну, может, мне лучше посидеть тут еще немножечко, поехать дальше, дальше... - Лу вздохнул и закрыл глаз.

Гэс, только теперь рассмотрев брата получше, вздрогнул. Черная повязка на одном глазу; шрам под повязкой пересекал щеку и ниже повязки; лицо зеленоватого оттенка, напоминающего цвет его формы; дряблая кожа на шее, костлявые белые руки.

- Пойдем, пойдем, я помогу тебе, - сказал Гэс. - Мы и комнату твою прибрали и приготовили к твоему приезду. Будешь дышать свежим воздухом, отдохнешь.