Игорь Колосов - Экстремальный диалог

Руслан покачал головой.

— Ни черта не понял. Ты так расписал… Так все выставил, что… Не знаю, прямо какая-то Лукреция Борджиа на славянский мотив. Я так и не понял, с ней никак нельзя справиться?

— Понимаешь, она… Даже не знаю, как сказать.

Андрей запнулся. Вот только что крутилось в голове, что-то очень меткое, но слова вдруг растворились. Он силился их вспомнить, секунды уходили, но ответа не было. В процессе разговора у него ведь было объяснение тому, что такое эта брюнетка. Было! Он вдруг увидел все под неким углом, который дал прояснение. Это прояснение не решало проблему, оно позволяло повернуть в правильную сторону.

И вот сейчас, когда все смазалось, расплылось, исчезло и нужное направление.

— Руслик, что-то я… Упустил мысль, черт возьми. Упустил одну толковую мысль. Хотел тебе сказать… только что. И вот… вылетело из моей дурной головы.

Он еще пару минут силился выудить нечто из серой мглы, и Руслан терпеливо ждал.

Затем друг взмахнул рукой и пробормотал:

— Ладно, не тужься. Иначе что-нибудь другое получится. Забудь. Раз уж у вас сейчас такие детки, свободные и неприкасаемые, и ты не можешь никому оплеухи влепить, остается одно — не обращай внимания. Игнорируй. Поверь, самый действенный метод. Только докажи ей, что тебе на ее потуги начихать, она и угомонится.

Он начал убирать нарды.

Андрей хотел сказать, что у него глупейшее предчувствие, что выпады Ковалевской на уроках — далеко не все, но промолчал. Кажется, выскажешь эти мысли вслух, и предчувствие точно будет выглядеть глупейшим.

— Можно, Клара Борисовна? — Андрей остановился на пороге кабинета директора. — Вызывали?

Широкое окно кабинета выходило на Большую спортивную площадку с беговой дорожкой, баскетбольными корзинами и разметкой для волейбола. За площадкой росли яблони, оставшиеся еще с тех времен, когда там были частные дворы, позже уступившие место расползающейся школьной территории. Дальше — импровизированное футбольной поле с кривыми воротами. Все это огораживали деревянные заборы.

— Проходи, Андрей, — Борисовна оторвалась от лежащих на столе бумаг, взглянула на него. — У тебя сейчас «форточка»?

Андрей помедлил, прежде чем ответить. Через десять минут — звонок на урок. Значит, разговор не на пару слов. Раз директор спрашивает, не опоздает ли он.

— Да, «форточка», — подтвердил Андрей.

Почему-то такое вступление ему не понравилось. И не потому, что было некое предчувствие. В конце концов, просто так Борисовна никого к себе не зовет, если все идет замечательно. И лицо у нее сейчас какое-то хмурое. Недовольное.

— Присядь, — посоветовала директор.

Андрей заглушил собственный вздох. Да, похоже, предстоит разговор.

— Спасибо, Клара Борисовна, — он сел.

Женщина молчала, вращая в руках шариковую ручку. На Андрея не смотрела. Только на собственные руки. Так длилось не менее двух минут.

Андрей заерзал на стуле. К чему это молчание? Будто он школьник какой-то, честное слово.

Его движения как будто оторвали Борисовну от созерцания собственных рук, и она, наконец, посмотрела на молодого учителя.

— Андрей, — сказала она твердо, уверенно, как в начале затяжного монолога, но почему-то тут же осеклась, замялась, то ли подбирая слова, то ли чего-то смутившись.

Он попытался заглянуть ей в глаза, но тщетно.

— Да, я слушаю вас, Клара Борисовна.

— Понимаешь, я тебя позвала сюда не совсем, как директор. Дело в том… Не знаю, как лучше выразиться. Тут такое происходит. Решила, что лучше у тебя самого спросить.

Ну, сколько можно? Столько фраз, но он так и не понял, о чем речь.

— Вы что-то хотели у меня спросить, Клара Борисовна?

Он постарался, чтобы голос звучал спокойно, но что-то уже давало о себе знать. Что-то, о чем он еще не имел ни малейшего представления. В собственном голосе он уловил дрожь.

— Понимаешь, — снова сказала директор и на этот раз посмотрела на него. — Я, конечно, слухам особо не доверяю, но… Вот, думаю, надо с тобой поговорить сначала.

— Каким слухам? — просипел он.

Кажется, его лицо изменилось. Покраснело или еще чего. Во всяком случае, глаза у Борисовны сузились, словно она опасалась упустить некую важную деталь, что могло выдать его лицо, после чего вовсе отвела взгляд.

— Ходят нехорошие слухи, что ты… Что ты иногда выпиваешь по выходным и… идешь к молодежным дискотекам… Знакомишься с молоденькими девушками. В возрасте наших учениц.

Андрей открыл рот, но так ничего не сказал. Борисовна быстро глянула на него и также быстро отвела взгляд.

— Это слухи, прошу заметить. Слухи, Андрей, — сделала она ударение на этом мерзком, режущем слове. — Я понимаю, может, кто и видел тебя выпившим, так сказать, с кем не бывает, но… Вот, слухи есть. Про то, что ты, бывает, со школьницами… знакомишься.

— Клара Борисовна! — он, наконец, заговорил. — Я вообще почти не пью. Ну, вообще. Разве что на праздники, понимаете?

Он растерялся, хотел привести веселенький пример, как один друг по институту как-то заявил, что у Андрея в организме отсутствует фермент, отвечающий за расщепления алкоголя, и потому кем-кем, но алкоголиком он точно никогда не станет. Хотел, но лишь пробормотал:

— Как же я могу ходить пьяным? По улицам?

Борисовна закивала:

— Да, конечно, конечно. И я говорю. Но эти слухи… Как-то все нехорошо получается. Хотя я слухам не верю, но… неприятно.

Андрей почему-то подумал, что как раз наоборот — она верит слухам, иначе не вызвала бы его в свой кабинет. Глядя на нее, Андрей осознал, что не в выпивке дело. Совсем в другом. В молоденьких девчонках, которых он якобы снимает на дискотеках.

Он совершил ошибку, что начал с протеста по поводу алкоголя. Ни с этих наговоров про знакомства. Вот с чего ему надо было начинать. Также горячо и уверенно. Ведь именно об этом Борисовна завела речь. Подумаешь, выпил! С кем не бывает? Вот девицы, ровесницы тех, кого он учит, это действительно серьезно. И, кажется, он что-то из-за этого упустил.

— Клара Борисовна, я не знаю, кто… вам такое сказал, но это все… ложь. Ложь, поверьте. Да я и в возрасте моих учеников не сильно рвался на дискотеки. Что же говорить сейчас? Я на них сто лет не был. Музыку я и дома могу послушать. Плясать меня тоже не тянет.

Она его слушала, даже кивала, хотя в глаза не смотрела, но что-то Андрею подсказывало, что зря он старается. То ли момент упущен, то ли она заранее для себя все решила, еще до того, как он переступил порог ее кабинета. Возможно, что-то зависело от его первой реакции: начни он гневно орать и топать ногами, она бы изменила свое мнение. Но он скорее растерялся, настолько все было неожиданным, и подобная реакция вполне могла укрепить Борисовну в первоначальном мнении. Теряется — виноватый.