Степан Янченко - Утраченные звезды

В таком случае, — вновь взял микрофон главврач, — прослушайте текст нашего решения, — и громко, четко и внятно зачитал еще вчера подготовленное и выверенное решение, а потом спросил: — Нет возражений? Голосуем еще раз, — и поднял руку, его поддержали все участники митинга, уже спаянные единодушием.

Все произошло очень быстро, как в водовороте прорвавшегося через плотину потока воды, и точно так, как это было при решении о приватизации завода. С той только разницей, что тогда решение принималось по воле приватизаторов несмышлеными, по-детски наивными рабочими. А сейчас впервые по воле и вполне осмысленно и прочувствованно всеми рабочими и безработными, называющимися акционерами ОАО Станкомашстрой.

— Решение принимается единогласно, — объявил не в силах сдерживать своего радостного торжества главный врач больницы Корневой Юрий Ильич, — всеми членами ОАО, лично присутствующими на собрании в количестве 15 тысяч человек, с личным участием генерального директора и председателя правления акционерного общества Маршенина Леонтия Васильевича. Поэтому попросим его, не отходя с места и времени принятия решения, подписать это решение в четырех экземплярах.

Он протянул решение пока в одном экземпляре, остальные держал в левой руке, страхуясь от непредсказуемости действий директора.

Над многотысячной толпой повисла тяжелая тишина ожидания, лишь слышалось сдержанное дыхание тысяч грудей, которое готово было в одну секунду взорваться или ураганом негодования или общим облегченным вздохом от общей невиданной победы. Должно быть, чувства этих минут победы присутствующим на митинге запомнятся надолго и станут для них зовущим огоньком к рабочей организации и солидарности на всю жизнь.

Маршенин от всего случившегося остолбенел и стоял неподвижно и онемело, будто от паралича во всем теле. Бледность в мгновение залила все его лицо, потная испарина покрыла загорелый лоб, из-за ушей по шее потекли струйки пота. Он бессмысленным немым взглядом уперся в лист бумаги, колеблемый слегка вздрагивающей рукой тоже нервничавшего главврача. Маршенин несколько минут не мог ни сдвинуться, ни слова произнести.

Тысячи глаз выжидательно смотрели на него две-три минуты, вся площадь замерла в грозном ожидании, пока нетерпеливый крик, как бомба, взорвал тишину:

— Подписывай! Чего уставился?

И тысячи криков, как гром, сотрясая воздух, повторили:

— Подписывай!

Директор растерянно и беспомощно взглянул на главного инженера, как на последнюю доску от разбитого плота. Главный инженер со словами: Подписывайте, Леонтий Васильевич, сам Господь Бог видит, что вы в этом не виноваты, скрывая торжествующую улыбку, подал ему приготовленную ручку, а главврач подставил свой чемоданчик под лист бумаги.

Директор медленно взял ручку и шагнул к докторскому чемоданчику, медленно вывел на указанном главным инженером месте свою роковую подпись. Юрий Ильич, торопясь, подкладывал один за другим очередные листы и на всех листах директор вычерчивал свои подписи, медленно выводя их, словно добровольный приговор своей мечте, с которой сжился, а сейчас отрывал ее с кровью.

Наблюдая за директором, Костырин шепнул Полехину:

— Маршенину сейчас впору пустить пулю в лоб.

— Не волнуйся, — успокоил Полехин, — он не из тех рыцарей, у которых дорого ценится совесть и честь, ему такое не доступно, он влезает в окно при запертой двери. А Андрей с блестящими радостью глазами тихонько сказал Петру:

— Заставили все-таки подписать бумаги, — повиновался!

— Так сила-то какая перед ним, — кивнул головой Петр Агеевич в сторону плотно стоящей толпы.

За листами с решением Юрий Ильич положил на свой чемоданчик лист с текстом письма в горадминистрацию о принятии на баланс заводской больницы в связи с отсутствием у завода средств для ее финансирования. Директор, очевидно, уже стал приходить в себя и взялся читать письмо, но мозг его наверно все еще был парализован, и текст письма не был ему доступен для осмысления. Он с тенью бессильной мольбы снова взглянул на главного инженера.

— Подписывайте, все правильно будет.

Но директор неожиданно вопросительно поглядел на Полехина, к которому он привык обращаться в моменты отчаяния, подтверждая тем самым, что на крутых поворотах самое верное — обратиться за советом к умному, честному идейному противнику. Не зря ведь видные капиталисты до сих пор штудируют К. Маркса. Это только узколобые российские либерал-реформаторы в своей идейной слепоте шарахаются от Владимира Ильича Ленина как от идейного врага и сослепу не видят того, что гений Ленина осветил человечеству не только XX, но и XXI век объективным пониманием хода истории, экономического развития и классовых отношений.

Полехин понял Маршенина и негромко сказал:

— Это самое верное решение — подписывай.

Директор молча, уже более сильной рукой подписал все экземпляры письма, выпрямился, вернул главному инженеру ручку, оглянулся на толпу, сказав одному Полехину Спасибо, а что он вложил в это слово к Полехину, он только сам И знал. Но Полехин тоже знал, что так Маршенин признал свое поражение и сказал об этом только ему, Полехину, как достойному противнику. А у главного инженера Маршенин тоже со значением спросил:

— Все, что ли? — и, ссутулясь, утратив осанку генерального, спустился с машины.

Главный инженер, уходя за директором, сказал главному врачу:

— В заводоуправлении сегодня же зарегистрируйте по всем правилам решение собрания и письма, — наглядно подчеркнул тем самым свою причастность к решению судьбы больницы и свое понимание озабоченности рабочих своей судьбой.

Все люди, стоявшие в толпе все эти минуты нравственной борьбы, молча, с напряженным вниманием смотрели на все то, что происходило на трибуне. И только когда директор спустился с машины и направился к проходной, а стоящие тут рабочие поспешно расчистили ему путь, и Юрий Ильич Корневой помахал над головой подписанными бумагами, толпа разразилась победными криками, кто-то рукоплескал, кто-то кричал ура! кто-то свистел в два пальца, но во всем слышалась искренняя победная радость, а за всем этим высилась сила сплочения и слияния коллективной воли в защите прав трудовых, рабочих людей.

Первое рабочее обращение

Как только общее ликование толпы улеглось, и люди постепенно успокоились, Костырин в микрофон громко сказал:

— Товарищи! Мы просим вас успокоиться и еще несколько минут потерпеть, не расходиться: надо же нам закончить митинг осмыслением того, что здесь произошло. Потому я хочу предоставить слово хорошо вам известному, уважаемому в ваших рядах, прославленному рабочему, кавалеру ордена Ленина, других орденов Советского государства Петру Агеевичу Золотареву.