Степан Янченко - Утраченные звезды

— Ее партийности не заметил, — раздумчиво сказал Петр. — Вот разве ее доброе отношение к людям — с одной стороны, к своим работникам, а с другой, к покупателям, с заботой о них.

— Это вот и есть коммунистическая партийность — забота о людях, — весело, с бодростью подхватил Полехин.

— А что, Мартын Григорьевич, нынче вступают люди в компартию? — неожиданно для самого себя спросил Петр. Однако неожиданным вопрос был для этой минуты, а носил он его давно и внутренне ощущал его в себе, когда беседовал со своим портретом, то есть сам с собою, да все не решался произнести его вслух. И вот, наконец, он вырвался у него наружу, этот вопрос о партии, как бы сам собою вырвался, упал, как созревшее яблоко.

Полехин проницательно посмотрел на него уголком глаза и не стал сразу подхватывать созревшее яблоко; у него достаточно накопилось мудрости для вожака партийных товарищей. Сам стойкий, убежденный коммунист и мудрый человек, он хотел и товарищей иметь стойких и убежденных, готовых постоять за свои убеждения и побороться за свою партию. Он ответил:

— Вступают, Петр Агеевич, вступают, но прямо скажу, еще мало, очень мало. В основном двинулась студенческая молодежь, несколько человек за последнее время пришли в партию из числа интеллигенции. К нашему большому огорчению, все еще присматриваются рабочие, даже те, которые раньше состояли в партии. Трудно понять, что их пугает? Много сочувствующих, одобряющих политику и позицию компартии, поддерживающих ее, как это показывают выборы, а вступать в партию боятся.

— Незащищенность пугает, Мартын Григорьевич, вы живете среди рабочих, неужели не понимаете? — воскликнул Петр, радуясь тому, что подсказал ответ на вопрос Полехина. — За коммунистами-рабочими крепко наблюдают, вы же знаете. Они не защищены от увольнений с работы, их при всяком случае, и без случая, в первую очередь сокращают. Нет защиты от притеснений и прочего произвола хозяина и его служак против коммунистов. А детей кормить надо, да и самому жить надо, не превращаться же в бомжа или, как говорят, в люмпена. Это одно взятое ими направление борьбы с коммунистической партией. А второе, — не защищены коммунисты от злостной клеветы, травли, наговоров, оскорблений везде и всюду, начиная от телевизора, радио и троллейбуса. Вот и слышу даже от честных и понимающих людей: а зачем мне все это сдалось переносить, мне жить надо, партия ведь мне не поможет, подаяний не протянет и никак не прикроет от притеснений, — высказал Петр все, что знал, что еще слышал на заводе от товарищей по работе, что слышит и наблюдает вокруг себя почти каждый день и что раньше, когда работал на заводе, и потом некоторое время позже, его как бы и не касалось, вроде как бы и не задевало.

Но вот в последнее время все это стало не просто задевать, а прямым образом касаться, интересовать и болезненно волновать, будто, когда обсуждали коммунистов, клеветали на них и незаслуженно поносили, обсуждали и его, Петра Золотарева. Вот какую коварную тактику борьбы с коммунистами избрали буржуи. И ему в этом случае хотелось спорить, драться в защиту коммунистов. И часто случалось, когда он не сдерживал себя и встревал в борьбу за них. Но и сердился на коммунистов за то, что не умеют или не хотят заступаться за себя. Такую он чувствовал в себе перемену, объяснить которую, однако, не пытался, а искал как бы этого объяснения у других.

Полехин слушал его внимательно и, возможно, догадывался о том, что происходило в мыслях Петра, но не открывал этого и не торопил события. Знал по опыту своему, что ежели человек в трудных поисках, в муках вынашивал в душе свое решение, он от него не отступится никогда. Полехин только ответил Золотареву:

— Правильно ты только что сказал, Петр Агеевич, а я отвечу тебе так: тем больше нынче коммунисту требуется мужества. Ежели человек не нашел в себе прежде всего мужества, в ряды коммунистов, где надо бороться, ему незачем становиться. Это должно быть понятно, если учесть те условия, которые ты подметил, для жизни и деятельности коммунистов. По сути, против коммунистов развязаны тайные репрессии. И заметь, что в обществе, экономической основой которого является частная собственность, эта борьба против коммунистов как противников частной собственности будет вестись бесконечно, — он посмотрел на часы, затем всмотрелся в одну и в другую сторону аллеи — нигде никого не было, но не проявил ни беспокойства, ни нетерпения и, помолчав, продолжал:

— И здесь, Петр Агеевич, встает вопрос о незащищенности рабочего человека вообще как объекта эксплуатации. Есть среди людей такое глупое, дурацкое, я бы сказал, отношение к жизненным противоречиям. Людям кажется, что им легче оберегать себя путем приспособления, которое приводит таких людей к тому, что они морально легче переносят свою незащищенность, свое бесправие, когда рядом с собою видят людей, еще более незащищенных. Они в таком случае говорят: У меня еще ничего, у меня еще, слава Богу, а вон у Ивана совсем беда, — и здесь с ними происходит самое низкое, самое гадкое, противное человеческой природе падение: они даже готовы, как шакалы, нападать на незащищенного человека, чтобы еще больше повергнуть его в бесправие. В этом случае у коммуниста первое средство защиты — вера в свое убеждение, в свою правоту и в праведность своей настойчивой, неотступной борьбы против всесветного Зла — частной собственности, за человеческие идеалы, — строить жизнь на основе общественной собственности. Конечно, для этого необходимо мужество, крепкое убеждение в необходимости борьбы за справедливость, которая только и придет вместе с общественной собственностью на средства производства. Вот на этом направлении, как мне представляется, на экономическом, надо нам учиться начинать борьбу против частного капитала путем создания рабочих кооперативных предприятий в торговых организациях в кооперировании с сельскохозяйственными предприятиями.

Полехин, говоря это, не смотрел на Петра, говорил вроде как для себя. А послушать разговор человека самого с собою всегда интересно: в таком разговоре человек раскрывается изнутри и всегда правдив и интересен, и привлекателен своей правдой.

Полехин, пока говорил, рассматривал свои ладони, словно давно их видел. И Петр, внимательно слушая его, тоже смотрел на его ладони и видел, что кожа на них побуревшая и затвердевшая так, что на ней уже мозоли не набиваются. По таким ладоням и гадалки не станут делать свои предсказания. Да они, такие ладони, и не нуждаются ни в каких предсказаниях: для них все ясно в прошлом, нынешнем и в будущем, и они больше своего рабочего труда ни к чему и не стремились, была бы только свобода и праведность труда.