Милан Николич - Современный югославский детектив

Гашпарац не перебивал, ждал, когда Штрекар выскажется до конца и вдоволь накурится. Он понимал, инспектор раздражен, что никак не может увязать факты, овладеть ими, что они душат его. Поэтому он хотел, чтобы Штрекар выговорился и остыл.

— Пощупал я этого самодовольного Гайдека, — продолжал тот. — С самого начала меня настораживала социальная нотка, знаешь, типично репортажная ситуация: с одной стороны — Гредицы, кое-как слатанные домишки, грязь, грядки с луком и так далее, а с другой — Пантовчак, автомобили, виллы, породистые собаки и все такое прочее. И надо же было двоим встретиться, будто какой режиссер подстроил, и еще влюбиться в одну и ту же девчонку. С самого начала я предполагал, что у Гайдека и Валента есть точка соприкосновения, должна быть, особенно учитывая их различное социальное положение.

— В наше время между Гредицами и Пантовчаком не такая уж большая разница, — заметил Гашпарац. — А что же это за точка соприкосновения?

— Укажи мне, на милость, категорию людей, для которых бы не существовало социальных различий, религиозных, национальных или иных противоречий?

— Я думаю, именно в этом и заключается все несчастье. Однако, зная твои циничные взгляды, вероятно, должен сразу же усмотреть в этом криминал.

— Да, и криминал, и несчастье, ты прав. Но в первую очередь криминал.

— Есть что-нибудь?

— Мы могли бы об этом подумать раньше. Вернее, я должен был подумать. Только сегодня меня осенило поинтересоваться у коллег, работающих по части контрабанды, известен ли им Гайдек.

— Ну?

При вопросе адвоката Штрекар кивнул головой так решительно, что не оставалось сомнений в положительном ответе.

— Его задержали?

— Нет. Хотя уже следят, не выпускают из вида. Похоже, он очень ловок. А, кроме того, спекуляция часами преследуется не так строго, как контрабанда другого рода.

— Итак, значит, часы?

— Часы. Наши предполагают, что он орудует и с золотом, поскольку отец у него ювелир. Поэтому пока его и не трогают, хотят понаблюдать, что будет дальше.

Гашпарац подождал, подумал, не добавит ли Штрекар еще что-нибудь, и заговорил сам, осторожно, все еще находясь в состоянии творческого подъема, овладевшего им сегодня.

— Какой вывод? Сведение счетов между двумя фарцовщиками? Скажем так: Гайдек умышленно настаивал на фотографировании, чтобы запечатлеть кого-либо из конкурентов или членов некоей банды. В таком случае фотография может представлять доказательство.

— А зачем было убивать Ружицу Трешчец?

— Карточка-то была у нее, а она из страха послала ее мне.

— Хм, — проворчал Штрекар. — Это ничего не объясняет… Хотя, может быть, ты прав. Посмотрим… Хм, хм… Знаешь, что меня смущает? Пожалуй, все, что нам известно, можно было бы как-нибудь суммировать и согласовать, если бы постоянно не возникали новые обстоятельства, не всегда так уж важные, но мимо которых тем не менее не пройти. Их надо учитывать до тех пор, пока мы не составили представления о ситуации в целом. Кстати, я в отличие от тебя не имею даже теории.

— Так ведь и я тоже. Ты говоришь, новые обстоятельства?

— Да. И тебя они не очень-то обрадуют. Я узнал, где в тот вечер была наша уважаемая товарищ Надьж. Только не сердись.

— А я и не думаю сердиться, — возразил Гашпарац. — Какое мне до нее дело. Она больна, и только поэтому я проявил к ней внимание, не хотел включать в комбинацию. Где же она была?

— Может, и нет никакой связи, но в тот вечер она была на Средняках, то есть в пятистах метрах от места преступления. Там ее видели без двадцати двенадцать.

— А кто видел?

— Она остановила такси.

— Ты спрашивал таксистов? Только для этого?

— Да нет, были другие дела, это выяснилось так, между прочим.

— И какой вывод?

— Никакой, братец, пока никакого. Однако я должен констатировать, что и из твоих сведений никакого вывода тоже сделать нельзя. Вот так-то!

Гашпарац почувствовал, как стремительно и неудержимо рассеивается его оптимизм. Он не смог до конца проследить за своим ощущением. Помешал телефон.

— Алло?

— Милиция? Нужен товарищ Штрекар.

Штрекар взял трубку, бросив взгляд на адвоката, будто спрашивая, что бы это могло значить. Гашпарац расслышал голос дежурного по отделению:

— Вас спрашивает какой-то фотограф. Я соединю?

Хотя в воздухе уже чувствовалось дыхание весны, хотя аромат молодой травы и свежей зелени предвещал лето, вдруг похолодало и хлынул ливень. В парке дождевые капли отскакивали от окрепшей листвы, вода, пенясь, журчала в бассейне фонтана, у ног мальчика, заглушая шелест слабой струйки, барабанила по капоту автомобиля и по жестяным подоконникам домов. Пришлось включить «дворники» и подождать, пока согреется мотор.

— Ну что ж, посмотрим, — только и сказал Штрекар.

В темноте они закурили и сидели молча. Гашпарац включил первую скорость. Как всегда, оказавшись на улице, он остро ощутил жизнь города и попытался представить, что сейчас происходит в разных его частях: в магазинах моют перед закрытием полы, в кинотеатрах продают последние билеты, быстро заполняются кафе и рестораны, на Цветной площади публика толпится под огромными зонтами в волшебном свете ацетиленовых фонарей, его домашние уселись в кресла и смотрят телевизор. Дочка уже, вероятно, готовится ко сну. Сложила в стопку на полу возле кровати свои книжки.

Он испытывал потребность размышлять об обычных, будничных делах именно сейчас, когда предчувствие его не обмануло, когда что-то начало происходить. А то, что действительно что-то начало происходить, они поняли тотчас же, услышав о звонке фотографа.

— Алло? — произнес фотограф. — Это вы разговаривали со мной в ателье? Вы просили меня сообщить, если что-нибудь случится с той фотографией.

— Да, — только и вымолвил Штрекар, видимо не желая показать, будто придает этому особое значение, чтобы не спугнуть фотографа.

Гашпарац ясно слышал каждое слово «мексиканца», звучавшее сейчас в трубке телефона, номер которого был найден в сумочке Белой Розы.

— О ней спрашивали. Недавно, какой-то молодой человек.

— И что он хотел?

— Чтобы я ему отпечатал.

— Сколько?

— Одну.

— И что вы сказали?

— Чтобы пришел попозже, когда будет готова. Он очень спешил, хотел даже ждать. Я едва от него отделался.

— Он уже пришел?

— Еще нет.

— Хорошо. Мы сейчас будем.

— Что делать, если он придет раньше?

— Отдайте фотографию. Он не должен ничего подозревать. Постарайтесь его как следует рассмотреть.

— Все понял…

Теперь они направлялись туда. Особенно не спешили, потому что понимали: спешка ничего не решит. События развивались своим чередом, и любое грубое вмешательство могло все испортить. Оперативность и спешка предупредили бы еще одно несчастье, возможно, даже преступление, однако отдалили бы истину. Ехали молча, предоставив все воле судьбы, даже словами боялись нарушить естественный ход событий.