Милан Николич - Современный югославский детектив

В комнате виднелись следы борьбы: два стула перевернуто, стол сдвинут к двери, выдавлено стекло в зеленом буфете, сбит полосатый половик. Никаких намеков, объяснявших, с кем дрался Валент и кто его изувечил, обнаружить не удалось.

Гашпарац чувствовал, как бешено колотится собственное сердце. Наконец с трудом произнес:

— Мертв?

Выйдя из больницы, Гашпарац остановился на крыльце, поднял голову и второй раз за сутки увидел, что небо прояснилось. Он набрал полные легкие воздуха и резко выдохнул, будто стараясь освободиться от едкого запаха медикаментов и дезинфекции, пропитавшего больничные коридоры. Небо было усыпано звездами, раскинувшийся внизу город мерцал миллионами огоньков, и оттуда к вершине холма, где находилась больница, устремлялись уличный шум и смог, которые поглощались влажной зеленью окружавших ее деревьев. Держа зажженную спичку между ладонями, Гашпарац заметил, что пальцы его дрожат, закурил и несколько раз глубоко вздохнул. Потом стал прогуливаться взад-вперед, поглядывая на больничные окна, за которыми мелькали неясные фигуры готовящихся ко сну больных и сновали сестры в белых халатах. Воздух, напоенный влажной вечерней свежестью, придал сигарете необычный вкус.

Все время, вплоть до этого мгновения, Гашпарац полагал, что занят нужным делом: он что-то предпринимал, хотел в чем-то участвовать, быть полезным, и это ощущение ему помогало, поддерживало его духовные силы. Сейчас, оставшись один, он представил себе, что произошло на Гредицах, заново увидел страшную сцену в маленькой кухне. И неизбежно должен был подвергнуть анализу собственную роль во всей этой истории: у него родилось сомнение, и он уже убеждал себя в том, что именно его мелочный эгоизм, выразившийся в настоятельном желании выяснить свое отношение к случившейся трагедии, узнать, почему убитая девушка хранила номер его телефона, позволил ему так бесцеремонно вмешиваться в жизнь и копаться в судьбах людей, а это безусловно повлияло на ход событий, придав им, может быть, совсем иное направление, повлекло новые несчастья. И убедительное свидетельство тому — происшедшее с Валентом. Чтобы отделаться от подобных мыслей, прекрасно, однако, сознавая, что ни о чем другом думать он не сможет, Гашпарац попытался воссоздать происшествия сегодняшнего вечера, восстанавливая их в памяти как можно более объективно, стараясь не упустить ни единой детали. Желая прийти к какому-либо выводу, он все время задавал себе вопрос: что же этот вечер помог прояснить.

Он вспомнил, как они со Штрекаром стояли над телом Валента и как ему тогда, вероятно вследствие неопытности, показалось, что стояли они непростительно долго; визит же к фотографу и дорога на Гредицы представлялись чем-то далеким. Тогда, в кухоньке, было слышно лишь их тяжелое дыхание. Ответ Штрекара на вопрос адвоката состоял из краткой констатации и одновременно приказа:

— Еще не мертвый, но не очень-то и живой. Не прикасайся ни к чему.

— Хорошо, — ответил Гашпарац, не находя других слов и понимая, что самое главное сейчас — проявить полное послушание. Он стоял опустив руки, с ощущением собственной беспомощности.

Штрекар, сидя на корточках, рассматривал Валента. Затем встал. Прерывисто вздохнул, приподнял тело и перевернул на бок. Гашпарац вспомнил, что это называется «придать телу крайне правое положение» при оказании первой помощи пострадавшему — это он учил на водительских курсах.

И тут Штрекар заторопился. Его движения стали быстрыми и решительными, слова короткими и четкими. Инспектор казался воплощением уверенности и рациональной деловитости.

— Дай ключи от машины, — потребовал он. Когда Гашпарац протянул ему ключи, он сунул в руки адвокату свой револьвер. — Ты останешься здесь, — приказал. — Я до первого телефона. Тотчас вернусь. Слушай внимательно: если что-нибудь заметишь, стань сюда, за буфет, и жди. Ты умеешь управляться с револьвером?

Гашпарац кивнул. Раньше чем он собрался с мыслями, Штрекар исчез. Послышалось хлюпанье по лужам, скрип калитки и поспешные шаги по шоссе. Адвокат остался один.

Он наклонился к Валенту и старался уловить его дыхание. Он не был уверен, слышит ли дыхание: тишина шумела в ушах и он не отличал звуки, доносящиеся извне, от пульсации собственной крови. В таком состоянии он мог бы расслышать только резкий и сильный шум. Он старался представить, как будет себя вести, если понадобится защищаться, если сумеет обнаружить чье-то приближение. Штрекар не исключал такой возможности. Гашпарац хотел сесть, потом передумал. Вытащил сигарету, но закуривать не стал из опасения, что Валент ранен в легкие и чтобы не выдать себя возможному посетителю. Сделал несколько шагов по кухне и тут же решил, что ходить не следует. Им овладел страх, он не мог взглянуть на раненого и почти готов был сбежать. Вдруг он устыдился своего малодушия и оттого почувствовал себя еще хуже. Он оказался один на один с самим собой при весьма необычных обстоятельствах.

Он не знал, как давно ушел Штрекар, хотя ежеминутно взглядывал на часы. Послышался звук приближающегося автомобиля. Он взглянул в окно и увидел свою машину. Возвратился Штрекар.

— Сейчас приедут, — сказал инспектор. — Ничего?

— Ничего.

Штрекар снова присел, склонился над раненым, а Гашпарац, не выдержав, вышел во двор и закурил. Прошло несколько минут, прежде чем они услышали тарахтение машины. Штрекар тоже вышел из дома и молча курил. Машина была не милицейская — без сирены и служебных знаков, из нее вышли сотрудники Штрекара. Он поспешил им навстречу, и какое-то время все оставались во дворе. Только один вошел в дом, чтобы осмотреть раненого. Выйдя, на вопросительный взгляд Штрекара он лишь пожал плечами. Приехавшие с любопытством посматривали на Гашпараца, очевидно, их интересовало, кто он такой. Вскоре прибыла вторая машина, на этот раз «комби». Из нее вышло несколько человек. В руках у них были какие-то аппараты. Они вошли в кухню, что-то осматривали, покопошились возле Валента. В соседних домах люди высовывались из окон и перекликались, некоторые выходили на крыльцо. Никаких комментариев не было.

Наконец прибыла «скорая помощь». Молодой врач в очках без оправы и санитар, средних лет, с усталым и недовольным выражением лица. Штрекар коротко объяснил им, что произошло. Доктор бегло осмотрел раненого и сказал:

— Надо спешить. Необходимо срочное переливание крови и, вероятно, операция.

Совершенно естественно: теперь распоряжаться начал он, и его все беспрекословно слушались. Раненого положили на носилки. Штрекар и Гашпарац проводили носилки до машины с красным крестом. Прежде чем они уехали, Штрекар объяснил людям, что делать; один шел рядом с инспектором до калитки, и тот давал ему указания короткими фразами. Человек кивал головой; остановился у машины. Штрекар сказал врачу: