Камилла Лэкберг - Вкус пепла

— И, несмотря на все, это мог быть кто-то совсем другой, на кого мы еще не наткнулись.

— Да, в этом вся закавыка. Пока мы тут крутимся, стараясь поймать собственный хвост, убийца, может быть, сидит у себя дома и смеется над нами. Но после вчерашнего я, по крайней мере, точно знаю, что он или она находится где-то поблизости и что мы имеем дело с кем-то из здешних жителей.

— Или убийца уже у нас под замком. — Анника кивнула в сторону камеры.

Патрик усмехнулся:

— Или убийца у нас уже под замком. Нет, больше я тут не усижу. Мне нужно поговорить кое с кем насчет одной куртки…

— Удачи тебе, — крикнула ему вслед Анника.

— Дан! Дан! — звала Эрика.

Паническое звучание собственного голоса еще больше взвинтило ее. Она лихорадочно принялась рыться в коляске, словно дочка могла прятаться где-то в одеялах. Но коляска, как была, так и осталась пустой.

— Что случилось? — спросил выбежавший из дома Дан, беспокойно оглядываясь вокруг. — Что случилось? Почему ты кричишь?

Эрика попыталась заговорить, но язык точно распух и не слушался ее, она не могла произнести ни слова и вместо этого, вся дрожа, показала на коляску.

Поняв, что внутри пусто, он не поверил своим глазам и даже оторопел от увиденного.

— Где Майя? Ее нет? Куда…

Не закончив фразу, он растерянно стал озираться по сторонам. Эрика судорожно вцепилась в его руку. К ней вернулся дар речи, и слова хлынули неудержимым потоком.

— Надо найти ее! Где моя дочь? Где Майя? Где она?

— Тсс! Тише, тише! Мы найдем ее. Не волнуйся, мы ее найдем.

Дан подавил в себе панику, чтобы успокоить Эрику. Он взял ее за плечи и посмотрел в глаза:

— Нам надо сохранять спокойствие. Я пойду искать. А ты звони в полицию. Держись! Все будет хорошо.

Эрика почувствовала, как у нее рывками вздымается и опускается грудь в странном подобии дыхания, но сделала так, как он сказал. Дан не закрыл за собой входную дверь, и в доме гулял сквозняк, но она не обращала на это внимания. Она вообще ничего не ощущала, кроме обуревавшего ее ужаса, от которого она цепенела, а мозг отказывался работать. Эрика никак не могла вспомнить, где оставила телефон, и, не найдя его, заметалась по гостиной, хватая подушки и беспорядочно разбрасывая вещи. Наконец она заметила трубку, которая лежала на видном месте посреди стола, схватила ее и принялась непослушными пальцами набирать номер участка. Затем с улицы донесся голос Дана:

— Эрика, Эрика! Она нашлась!

Она отшвырнула трубку и кинулась к открытой двери. Как была разутая, она сбежала с крыльца и бросилась по дорожке навстречу Дану. Сырость и холод пронизывали ее насквозь, но она словно не замечала этого. Она видела только Дана, который выбежал из-за угла, неся что-то в руках. Раздался обиженный детский плач, и на Эрику волной нахлынуло облегчение. Майя кричит! Она жива!

Пролетев стрелой последние метры, отделявшие ее от Дана, Эрика бросилась к ребенку. Всхлипывая, она на секунду прижала дочку к груди, затем, опустившись на колени, расстегнула детский комбинезончик и осмотрела ее с головы до ног. Девочка казалась невредимой и сейчас заходилась криком, размахивая ручками и ножками. Не поднимаясь с колен, Эрика схватила ее и крепко прижала к груди. По щекам у нее текли слезы, смешиваясь со струями дождя.

— Пошли в дом. Ты же совсем промокнешь, — мягко сказал Дан, помогая Эрике встать с колен.

Крепко обнимая ребенка, она поднялась на крыльцо. Раньше она никогда бы не подумала, что чувство облегчения может быть настолько физически ощутимо. Казалось, словно она сначала лишилась руки или ноги, а потом все вернулось на место. Она продолжала громко всхлипывать, и Дан, успокаивая, поглаживал ее по плечу.

— Где ты нашел ее? — выговорила она наконец.

— Она лежала на земле перед парадным входом.

Они словно сейчас только осознали: кто-то побывал здесь, чтобы забрать Майю. По какой-то неизвестной причине этот кто-то незаметно вынул девочку из коляски, унес и положил на землю с другой стороны дома. Ужас при мысли о том, как это произошло, снова вызвал у Эрики приступ рыданий.

— Тсс! Все уже позади, — утешал ее Дан. — Мы нашли ее, и девочка, кажется, невредима. Но все равно нужно вызвать полицию. Ты, наверное, еще не успела позвонить?

Эрика в подтверждение помотала головой.

— Надо позвонить Патрику, — сказала она. — Ты можешь это сделать? Я больше никогда не отпущу ее от себя.

Она крепко прижала к груди Майю и вдруг заметила нечто, на что не обратила внимания в первую минуту. Взглянув на комбинезончик, она отстранила ребенка от себя, чтобы осмотреть получше.

— Что это? В чем это она таком черном?

Взглянув на перепачканный комбинезончик, Дан только спросил:

— Какой номер у Патрика?

Дрожащим голосом Эрика продиктовала цифры, глядя, как он нажимает кнопки. Дан набрал номер. Внутри у Эрики тяжелым камнем ворочался страх.

Дни шли неразличимой чередой. Чувство беспомощности приводило ее в оцепенение. Что бы Анна ни сделала, что бы ни сказала — ничто не ускользало от внимания Лукаса. Он следил за каждым ее шагом, каждым словом.

Насилие с его стороны повторялось все чаще. Теперь он уже откровенно наслаждался, причиняя ей боль и унижение. Он силой брал то, чего хотел и когда хотел, и добивался своего, не обращая внимания на ее протесты и сопротивление. Она не впервые об этом подумала: что-то у него в голове сдвинулось. Все барьеры исчезли, и в его глазах появилось выражение, от которого в ней пробуждался инстинкт самосохранения, подсказывая: лучше во всем ему потакать, если она хочет остаться в живых.

Для себя она уже ни на что не надеялась, больно было только смотреть на детей. Они теперь не ходили в детский сад и влачили свои дни в том же сумеречном существовании, что и она. Тихие и безропотные, они только смотрели на нее безжизненными глазами, и для нее это было безмолвным укором. Она полностью признавала свою вину. Ее обязанностью было защитить детей, не пускать Лукаса в их жизнь, как она и хотела сделать с самого начала. Но достаточно было один раз пережить ужас, как она покорилась, убедила себя, что поступает так ради детей и их благополучия. На самом же деле она поступила так из-за своей трусости и привычки идти по пути наименьшего сопротивления. Однако на этот раз она жестоко ошиблась. Она выбрала самый узкий, самый запутанный и самый непроходимый путь из всех возможных и повела по нему своих детей.

Иногда она мечтала убить Лукаса — опередить его в том, что, как она знала, в конце концов должно было неизбежно произойти. Иногда она разглядывала его, спящего, в долгие ночные часы, которые проводила без сна, не в силах сбросить с себя напряжение и забыться. В эти часы она с наслаждением представляла себе, как в его тело вонзается кухонный нож, отсекая тонкую нить, на которой держится жизнь. Или ощущала, как врезается в руку воображаемая веревка, которую она петлей затягивает на его шее.