Ален Роб-Грийе - Дом свиданий

Сточная канава не способна вместить всю воду, непрерывно льющуюся с неба; по проезжей части, от края и до края превращённой в водосток, плывут накопившиеся за день отходы, а из-под коляски, которую, наперекор всему не сбавляя скорости, толкает рикша, летят помойные брызги. Прохожие спрятались в аркаду галереи, так тесно забитой лотками торговцев фруктами и рыбой, что пройти здесь невозможно. Только благодаря огромному чёрному псу, грозное рычание которого пугает сбившихся в кучи людей, Ким удаётся проложить себе путь, дойти до узких ступеней и, повернув налево, начать подниматься по лестнице без… Нет-нет! В который уже раз со всей остротой возникает раздражающе неразрешимая проблема пса. По какому-то поводу уже говорилось, что служанка оставила его в холле между входной дверью и вестибюлем с лифтом, но это, конечно, была ошибка, или речь шла о другом разе, о другой минуте, другом дне, другом месте, другом доме (а возможно, и о другой собаке, другой служанке), ибо в этом доме нет ни лифта, ни холла, ни входной двери, а есть только прямая узкая лестница, без света и без перил, которая начинается прямо у входа и круто устремляется вверх, а между этажей нет лестничных площадок, где можно было бы передохнуть.

Ким в нерешительности оглядывается, не зная, что делать с псом. В следующий раз, если следующий раз наступит, она, конечно, оставит его дома.

А сейчас собаку необходимо где-то привязать. Ким не видит в стене ни кольца, ни ржавого гвоздя, за который она могла бы зацепить петлю поводка; учитывая не слишком ласковый нрав зверя и его отношение к чужим — неважно, китайцы они или белые — вряд ли можно доверить собаку этим бездельникам, пережидающим сейчас дождь, а раньше, вероятно, ожидавшим, когда он пойдёт. Люди сидят в стенных нишах или стоят, опершись о беспорядочные груды ящиков или о квадратные столбы, и, прищурив глаза, поглядывают на девушку-евроазиатку, которая остановилась прямо перед ними, удерживая на поводке роскошного пса, и овладела их мечтами.

Но пёс, не зная тех мыслей, что мучили его хозяйку, воспользовался минутным замешательством, причиной которого он оказался, и так сильно дёрнул поводок, что маленькая ручка не удержала свободный конец, и тот выскользнул из пальчиков с покрытыми ярким лаком ногтями. Зверь понёсся по лестнице вверх, в несколько прыжков достиг второго этажа и исчез в кромешной тьме; только удары лап по ступеням и царапанье когтей о дерево, когда пёс поскальзывался, да глухое щёлканье плетёного поводка о стены и пол, напоминающее звук хлыста, выдавали присутствие собаки. Впрочем, никакой причины не впускать пса в дом нет. Старая госпожа не разрешает водить своих изумительных собак только в те здания, где стоят современные кондиционеры, а этот дом, построенный в прошлом веке, лишённый малейшего комфорта и продуваемый всеми ветрами, к их числу не относится. Ким ничего не остаётся, как следовать зг псом: она поднимается по узким и высоким деревянным ступеням, не так быстро, конечно, и, несмотря на кажущуюся лёгкость, с некоторым трудом. Облегающее длинное платье стесняет её движения, не помогает и разрез сбоку, а отсутствие света особенно чувствуется, когда входишь в темноту с залитой солнцем улицы.

На втором этаже прямая крутая лестница, похожая на чердачную, завершается крохотной прямоугольной площадкой, на которую выходят три двери: справа, посреди и слева. Ни одной таблички с фамилиями жильцов или, что тоже бывает, — с названиями небольших фирм, разместивших свои конторы за гладкими деревянными дверями, окрашенными в коричневую, местами облупившуюся краску. После секундного замешательства служанка стучит в правую дверь, ту, что ближе к ней. Ответа нет. Глаза, медленно привыкающие к темноте, подтверждают, что на двери нет ни звонка, ни шнурка, ни колотушки. Она стучит снова, на этот раз сильнее. Отчаявшись получить ответ, пытается повернуть деревянную ручку, грязную и стёршуюся от старости. Но ручка не вращается на оси; вероятно, дверь наглухо забита.

Ким переходит к другой двери, посередине. Звонка на ней тоже нет. Ким стучит, безрезультатно. Но на этот раз деревянная ручка (точно такая же, как и первая) приходит в движение. На ключ дверь не замкнута. Ким распахивает её и оказывается на пороге такой крохотной комнаты, что, даже не входя в неё, одним взглядом охватывает некрашеный деревянный стол, заваленный стопками картонных папок, стены, сплошь заставленные полками из неструганых, кое-как прибитых досок, на которые тоже навалено множество папок, наконец пол, где в беспорядке разбросаны по углам всё те же картонные папки (две картонные крышки, скреплённые слежавшейся тесьмой); содержимое некоторых вывалилось: это разноцветные бумажные конверты, на каждом из них — начертанный толстой кистью чёрный иероглиф. Возле стола стоит самый обычный стул с соломенным сиденьем. С потолка свисает лампочка без абажура; дневной свет проникает в комнату через небольшое квадратное отверстие (без стекла, но затянутое сеткой от комаров), находящееся напротив двери, в стене над полками. В эту контору имеется, должно быть, и другой вход, слева или справа, так как прямо перед служанкой стоит мужчина, а когда она открывала дверь, в комнате никого не было — ни на стуле, ни рядом с ним. Это китаец средних лет; отсутствующее выражение близоруких глаз за толстыми стёклами очков в железной оправе делает его лицо ещё более бесстрастным. На нём костюм европейского покроя из тонкой блестящей ткани, а сам он настолько щуплый — можно сказать, невесомый, — что пиджак и брюки, вовсе не широкие, висят на нём, как на проволочном манекене. Оба молчат, словно ожидая, что первым заговорит другой: китаец — потому что это его потревожили, а девушка — потому что ни о чём не хочет спрашивать, ведь ожидающий её в назначенном месте человек и сам должен знать, что её сюда привело. С некоторой растерянностью она видит, что китаец не собирается ни первым заговорить, ни пригласить её в комнату, он ни жестом, ни словом не намерен помочь ей открыть цель визита. Всё кончается тем, что она решает первой произнести несколько слов. И поспешно бормочет не слишком складные фразы, спрашивая, здесь ли живёт посредник, не посредник ли господин, стоящий перед ней, с ним ли она должна встретиться, можно ли забрать товар согласно договорённости… Но, вероятно, ни один звук не сорвался с её губ, потому что человек в костюме, висящем на пустоте, продолжает молча смотреть на неё, всё так же невыразительно, как и раньше, и поджидает, когда же наконец она заговорит. Ей, конечно, не удалось обговорить столько дел в столь немногих словах (да она и не знает, какие слова надо говорить). Придётся начать всё сначала.