Бернард Корнуэлл - Вытащить из петли

— Я сказал — отпустите его, — отчеканил Сандмен тоном, не предвещающим ничего хорошего. Правой рукой он сжимал заключенному горло.

В Общей зале воцарилось гробовое молчание.

Надзиратель, которого, как и всех, ужаснул гнев Сандмена, боязливо пересек комнату.

— Сэр! Вы его задушите, сэр.

Сандмен так же внезапно пришел в себя и выпустил узника.

— Идемте, Корде! — приказал он и твердым шагом вышел из комнаты.

Сандмен провел напуганного до беспамятности юношу через Давильный двор к «солонкам» и заставил подняться по лестнице. На втором ярусе он обнаружил свободную камеру и скомандовал:

— Сюда.

Юноша боязливо юркнул внутрь. На полу «солонки» лежала веревочная подстилка, заменявшая, по всей видимости, матрас. Под забранным высокой решеткой окном были свалены в кучу пять или шесть одеял, в углу воняла полная параша.

— Я капитан Райдер Сандмен, — представился он Корде. — Министр внутренних дел поручил мне провести в отношении вас дознание.

— Зачем? — спросил, собравшись с духом, Корде и опустился на одеяла.

— У вашей матери имеются связи, — лаконично ответил Сандмен. — Королева просила представить доказательства вашей вины.

— Но я невиновен, — возразил юноша.

— Вам уже вынесли приговор, так что о вине речь не идет.

Это ничтожество признается в чем угодно под его давлением. Корде выглядел жалким женственным плаксой. Одежда на нем была хоть и мятая, однако по-щегольски модная и, предположил Сандмен, дорогая: черные штаны, белые чулки, белая рубашка с оборками и шелковый синий камзол.

— Я невиновен, — повторил Корде. Он втянул голову в узкие плечи, голос дрогнул, а по щекам побежали слезы.

— Почему вы взяли фамилию Корде, — спросил Сандмен, — если мать у вас Кратвелл?

— Я портретист, — обиделся юноша, — а клиентам подавай художников с французскими фамилиями. «Кратвелл» звучит заурядно. Вы бы стали заказывать портрет Чарли Кратвеллу, если к вашим услугам мсье Шарль Корде?

— Вы художник? — не сумел скрыть удивления Сандмен.

— Да! — Корде с вызовом посмотрел на Сандмена красными от слез глазами. — Я был учеником сэра Джорджа Филлипса.

— Он весьма преуспевающий мастер, хотя у него обычная английская фамилия, — с упреком заметил Сандмен.

— Я думал, перемена фамилии поможет, — угрюмо сказал Корде. — Но какое это имеет значение?

— Значение имеет — виновны вы или нет, — жестко сказал Сандмен. — Вы хотя бы сможете предстать перед вышним судом с чистой совестью, если признаетесь в содеянном.

Корде воззрился на Сандмена, словно тот сумасшедший:

— Я виноват, что многое о себе возомнил, но разве похоже, чтоб у меня хватило сил изнасиловать и убить женщину?

Нет, не похоже, вынужден был признать про себя Сандмен. Корде был невыразительной личностью, юношей слабым и худосочным. Он опять заплакал.

— Перестаньте скулить, ради бога! — прикрикнул на него Сандмен, но тут же попенял себе за вспыльчивость и пробормотал: — Простите.

Последнее слово остановило слезы, Корде поднял на капитана глаза, удивленно наморщил лоб и тихо произнес:

— Я не убивал.

— Что там произошло? — спросил Сандмен.

— Я ее писал. Графу Эйвбери захотелось иметь портрет жены, он заказал работу сэру Джорджу.

— Заказал сэру Джорджу, однако писали-то вы, — недоверчиво заметил Сандмен.

— Сэр Джордж пьет, — с осуждением сказал Корде, — начинает за завтраком и пьянствует до поздней ночи, у него от этого руки трясутся. Так и выходит: он пьет, а я пишу.

Сандмен задался вопросом, уж не впал ли он в легковерие, ибо все сказанное Корде звучало до глупости убедительно.

— Вы работали в мастерской сэра Джорджа? — спросил он.

— Нет, муж заказал портрет в спальне, поэтому я там и писал. Портрет в интимной обстановке, такие нынче в большой моде — все женщины хотят походить на Паулину Бонапарт работы Кановы.

— Что-то я вас не пойму, — нахмурился Сандмен.

— Канова сделал знаменитую скульптуру сестры императора, вот каждая европейская красавица и желает, чтобы ее изобразили в такой же позе. Женская фигура возлежит на кушетке со спинкой, в левой руке держит яблоко, правой подпирает голову. Фигура — полуобнаженная.

— Значит, графиня позировала вам раздетой?

— Нет. — Корде помялся, потом пожал плечами: — Она не должна была знать, что ее напишут обнаженной, поэтому на ней были ночная рубашка и пеньюар. Потом мы бы написали груди с натурщицы. Я только делал предварительные наброски — контуры и цвета. Рисовал углем на холсте и добавлял немного красок — цвет постельного покрывала, цвет обоев, кожи и волос ее светлости. Преизрядная была сука.

Последние слова разбудили в Сандмене надежду: именно так, со злобой, и положено отзываться убийце о своей жертве.

— Она вам не нравилась?

— Я ее презирал. — Корде сплюнул. — Шлюха чистейшей воды. Но то, что она мне не нравилась, еще не делает меня насильником и убийцей. Кроме того, вы же не думаете, будто женщина вроде графини Эйвбери позволит ученику живописца находиться с ней в комнате без свидетелей? Все время, пока я работал, при ней была горничная.

— Была горничная? — переспросил Сандмен.

— Конечно. Уродина по имени Мег.

— Мег, как я понимаю, выступала в суде?

— Мег исчезла, — безнадежно вздохнул Корде. — Когда дошло до суда, ее не смогли найти, поэтому меня и ожидает петля. — Он съежился и опять разревелся.

Сандмен уперся взглядом в плиты пола.

— Где дом?

— На Маунт-стрит, — ответил юноша сквозь рыдания.

От слез Корде Сандмену стало неловко, однако теперь он был по-настоящему заинтригован и продолжил расспросы:

— Вы признаете, что находились в доме графини в день убийства?

— Я там был перед самым убийством. Там есть черная лестница для прислуги, и кто-то постучал в дверь. Особым стуком, условным. Мег свела меня по парадной лестнице и выставила за дверь. Пришлось все там оставить — краски, холст, все-все, вот констебли и решили, что это моих рук дело. Не прошло и часа, как меня забрали из мастерской сэра Джорджа.

— Где она расположена?

— На Саквил-стрит. Над лавкой ювелира Грея. — Корде поднял на Сандмена покрасневшие глаза: — Что вы теперь будете делать?

Сандмен и сам не знал. Он рассчитывал услышать признание, вернуться в «Золотой сноп» и написать для министра отчет. Теперь же он пребывал в замешательстве.

— Буду вызнавать, — резко ответил он и вдруг понял, что больше не в силах выносить смрад, слезы, страдания, повернулся и сбежал по лестнице. Очутившись наконец в Давильном дворе, где воздух был чуть свежее, он на миг испугался, что надзиратель не выпустит его в коридор, но его, разумеется, выпустили.

Привратник открыл шкаф и достал часы Сандмена — брегет в золотом корпусе, подарок Элинор. Он пробовал было вернуть ей часы вместе с письмами, но она наотрез отказалась их взять.