Софи Ханна - Домашняя готика

– Самоубийство. Именно так. Вы уже все решили.

– Расследование не завершится, пока мы не выясним все обстоятельства, – заявил Комботекра. – Но да, в данный момент мы рассматриваем смерть вашей жены как самоубийство.

На одной из стен гостиной висело двадцать с лишним рисунков в рамах. Произведения Люси Бретерик. Саймон смотрел на улыбающиеся рожи, солнца, дома. Часто встречались держащиеся за руки фигуры, иногда по три за раз. Над некоторыми в воздухе плыли слова. «Мама, папа, я». Если эти картинки хоть что-нибудь значат, Люси была нормальным, счастливым ребенком из нормальной, счастливой семьи. Как там сказала Корди О’Xара? Джеральдин была не просто довольна жизнью, она лучилась счастьем. И она вовсе не была наивной дурочкой. Она реалистически и приземленно относилась к жизни – ее трудно было увидеть раздраженной. И Марк – она могла по-разному о нем отзываться, но ей нравилась такая жизнь, даже глупые повседневные мелочи делали ее счастливой: новые туфли, новая пена для ванной, что угодно. В этом отношении она была как ребенок. Джеральдин была из тех немногих людей, кто наслаждается каждой минутой каждого дня.

Свидетельские показания, особенно если свидетель был близок с жертвой, бывают ненадежны, но все же… Комботекре надо услышать то, что слышал Саймон. Слова Корди О’Xара, как ему показалось, заслуживали большего доверия, чем предсмертная записка Джеральдин Бретерик.

Бретерики отпраздновали десятую годовщину свадьбы за три недели до смерти Джеральдин и Люси. Поздравительные открытки все еще стояли на каминной полке, – вернее, снова стояли на каминной полке. Наверняка команда, работавшая на месте преступления, их исследовала. Если бы Саймон по-прежнему работал вместе с Чарли, он обсудил бы с ней открытки и их содержание. С Комботекрой говорить на эту тему бессмысленно.

– Одного из костюмов не хватает, – сообщил Бретерик. Он говорил резко, будто ожидая возражений. – От Освальда Боатенга, коричневый, двубортный. Он исчез.

– Когда вы видели его в последний раз? Когда заметили пропажу? – спросил Саймон.

– Сегодня утром. Не знаю, что заставило меня посмотреть, но… я не слишком часто его ношу. По-моему, вообще ни разу не надевал. Так что затрудняюсь сказать, когда он пропал.

– Марк, я не понимаю, – вступил Комботекра. – По-вашему, пропавший костюм имеет отношение к тому, что случилось с Джеральдин и Люси?

– Именно так. Если кто-то их убил, у него на одежде осталась кровь, а ему нужно было в чем-то уйти из дома.

Саймон думал о том же. А Комботекра явно нет, Саймон понял это по его чрезмерно сочувственному тону:

– Марк, я понимаю, сама мысль о том, что Джеральдин совершила самоубийство, для вас невероятно печальна…

– Не самоубийство! Убийство. Убийство нашей дочери. Не изображайте тактичность, сержант. Можно подумать, я смогу забыть, что Люси мертва, если вы не произнесете этого вслух.

Бретерик вдруг словно обвис. Обхватив голову руками, будто защищаясь от удара, он беззвучно зарыдал, раскачиваясь взад-вперед.

– Люси…

Комботекра подошел и похлопал его по спине:

– Марк, почему бы вам не присесть?

– Нет! Как вы объясните это, сержант? Почему пропал мой костюм? У вас есть объяснения, кроме того, которое я предложил? Он пропал. Я обыскал весь дом! – Бретерик повернулся к Саймону: – А вы что думаете?

– Где обычно висел костюм? В шкафу в вашей спальне?

Бретерик кивнул.

– И вы точно его оттуда не брали? Не оставляли в отеле? – предположил Саймон.

– Он висел в моем шкафу! Я не терял его, не отдавал на благотворительность и никому не дарил.

Бретерик вытер мокрое лицо рукавом.

– А Джеральдин не могла отнести его в химчистку, скажем, на прошлой неделе? – спросил Комботекра.

– Нет. Она относила одежду в химчистку, только когда я просил. Точнее, когда я приказывал, потому что я был слишком занят, чтобы самому заботиться о чистоте своей одежды. Грустно, правда? Вот и хожу теперь грязный. – Бретерик поднял руки, демонстрируя новые влажные пятна под мышками. – Вы, наверное, удивляетесь, почему я вообще расстроен, – он обращался к сводчатому потолку, – я ведь едва знал жену и дочь. Даже когда они были здесь, я на них не смотрел – пялился в газету, или в телевизор, или в смартфон. Будь они живы, проводил бы я с ними больше времени? Вряд ли. Так что с этой точки зрения я не так уж много и теряю, правда? Теперь, когда они мертвы.

– Вы проводили с ними все выходные, – терпеливо проговорил Комботекра.

– Если не уезжал на очередную конференцию. Я никогда не одевал Люси, представляете? Ни разу, за все шесть лет ее жизни. Ни разу не купил ей ничего из одежды – ни пары туфель, ни кофты. Все это делала Джеральдин…

– Вы покупали ей одежду, Марк, – сказал Комботекра. – Вы много работали, чтобы содержать семью. Джеральдин смогла отказаться от работы благодаря вам.

– Я думал, она этого хотела! Она так сказала, и я думал, что она была счастлива. Сидя дома, присматривая за Люси, обедая с другими родителями из школы… Я-то ни с кем из них не знаком. Корди О’Xара – вот ее теперь знаю. Я вообще многое узнал о своей жене, прочитав этот дневник…

– Какой химчисткой пользовалась Джеральдин? – спросил Саймон.

Бретерик мрачно усмехнулся:

– Откуда мне знать? Я никогда не встречался с ней днем.

– Она предпочитала делать покупки в Спиллинге или в Роундесли?

– Я не знаю. И там и там, думаю.

Он упал в кресло, голос его стих до едва слышного бормотания:

– Чудовища. Люси боялась чудовищ. Я с трудом вспомнил разговор про ночник – едва слушал Джеральдин. Я думал: «Разберись с этим сама, не грузи меня, я слишком занят работой, я делаю деньги». Разберись с этим – я так на все отвечал.

– В дневнике написано иначе, – заметил Саймон. – Судя по записи Джеральдин, вы были достаточно озабочены этой проблемой, чтобы убедить ее позволить Люси спать с открытой дверью.

Бретерик фыркнул.

– Поверьте, я больше и не вспоминал, что моя дочь боится монстров, – думал, у нее просто такой период.

– Дети проходят через столько всяких «периодов», что вполне естественно забывать о них, когда они заканчиваются.

У Комботекры было двое мальчиков, семи и четырех лет. Он носил их фотографии в бумажнике, там же, где и деньги. Фотографии вываливались всякий раз, как он доставал банкноту, и Саймону частенько приходилось подбирать их с пола.

– Джеральдин не писала этот дневник. Теперь я уверен, сержант.

– Прошу прощения?

Саймон смотрел, как глаза Комботекры медленно округляются. С удовольствием смотрел.

– Тот, кто его писал, знал о жизни Люси и Джеральдин достаточно, чтобы сделать его убедительным. Отдаю ему должное – он знал о Люси и Джеральдин больше, чем я.