Ольга Лаврова - Он где-то здесь

Никитин открыл было рот, а слова с языка не идут.

- Пускай он... Соврет - поправлю.

Знаменский оборачивается к Щепкину:

- Прошу.

- Впервые мы встретились осенью восьмидесятого года. Я предложил создать в колхозе подсобное производство. Для дополнительного финансирования хозяйства. Вскоре был заключен договор по стандартной форме: рекомендованный мной бригадир взялся организовать мастерскую по изготовлению художественной чеканки. Разумеется, с использованием труда колхозников в свободное время.

- Так? - спрашивает Пал Палыч Никитина.

- Фиктивную мастерскую!

- Что именно было фиктивным?

- Да все. Все! Кроме договора. - Никитин отвечает Знаменскому, но смотрит на Щепкина. Смотрит с открытой злостью.

А Знаменский наблюдает за ним. Со старым авантюристом все ясно, и то, о чем он повествует, уже известно из допроса куда более подробно. Никитин же новый человек, которого еще предстоит понять и оценить.

- Ну конечно! Все фиктивное, кроме договора! - улыбается Никитину Щепкин.

- В двух словах поясните.

- Даже с определенным удовольствием. Когда придумаешь что-то нестандартное, невольно гордишься. - Щепкин теперь обращается к ведущему протокол Орлову: долго смотреть в глаза Никитина - все же нагрузка для нервов. - Как-то утром меня осенило: создать совершенно мифическую мастерскую. Чтобы ни-че-го не выпускала. Одна вывеска. Готовые изделия в торговле взяли, по той же цене сдали, только ярлычки переклеили: "Изготовлено цехом народных промыслов". И ни "левака", ни пересортицы. Так сказать, в белых перчатках. Пятнадцать процентов оборота шли в колхозную кассу.

- За счет чего создавались преступные доходы?

- Для художественных промыслов мы получали разное дефицитное сырье. На него всегда были покупатели, которые не боялись переплатить.

- Количество рабочих? - осведомляется Орлов.

- В такие подробности я не вникал. - Щепкин делает жест в сторону председателя, переадресовывая вопрос к нему.

- На данный момент - сто пятьдесят человек, - отрывисто говорит тот. - Две трети - "мертвые души". За них получали они... организаторы. Остальные - мои мужики, которые ничего не делают. Зарплата по двести в месяц. И две старухи. Клеют этикетки.

- Я имел лишь скромную ренту, - невинно уточняет Щепкин. - За идею и мелкие консультации.

- Ты!.. - гневно выдыхает Никитин. - А к моим рукам копейки проклятой не прилипло!.. Зайдите в избу, увидите, - обращается он к Знаменскому.

- Размеры "скромной ренты" вам известны?

- Нет. Сколько себе, сколько кому - не знаю. - Никитин сверлит злым взглядом затылок Щепкина, любующегося игрой солнца в листве. - Я им надавал доверенностей, гнилая башка!

- И чистых бланков с подписью! - доносится смешок от окна.

- И бланков... - сникает председатель. - Затянули в такое... в такую... он не находит приличного слова.

- Товарищ следователь, маленький вопрос? По существу, - подает голос Щепкин.

- Да?

- Иван Тихоныч, вас разве принуждали? Может быть, били? Или подвешивали за ноги? Я предложил - вы согласились. Прошу, чтобы это было в протоколе.

- В протоколе все будет, - заверяет Орлов.

- Согласился, - с болью произносит Никитин. - Почему? Со всех сторон - за горло! Сельхозтехника - взошло из-под нее, не взошло - гони наличные! Сельхозхимия посыпала от вредителей, заместо поля в пруд снесло - все равно плати! - Он накаляется. - И тут приехали в самый пиковый момент! Щепкин и еще один из района. Знали когда, спасатели!

- Фамилия человека из района? - уточняет Орлов.

- Лучков. Уже сидит за взятки. От тебя, говорит, требуется только вывеска и подпись... Начиналось-то с малого, с тридцати человек. Думал дыры залатать, закрепить людей твердой зарплатой, чтоб не разбегались. А эта чертова мастерская пошла пухнуть, не удержишь!

- Одновременно рос доход колхоза, не правда ли? - считает нужным отметить Щепкин.

- Одновременно рос. Поставили новый коровник, электродойку... Эх! - сам себя обрывает председатель. - Разве я один? У соседей похуже творили!

- Похуже - это как? - интересуется Пал Палыч.

- Пожалуйста, не секрет. Горели на мясопоставке. Стакнулись с магазином, купили партию по продажной цене. С места не сходя, оформляют, что сдали в торговлю по заготовительной. Обратно то же мясо покупают, обратно сдают. А оно из подсобки не тронулось. Так четыре раза по кругу - и выполнили поставки. Без единого живого килограмма! Когда это дело обмывали, говорят, тост был. За новую породу скота - "чичиковскую"...

Щепкин слушает с довольной улыбкой: плутуют люди, обходят закон - приятно.

- Фиктивное мясо - это безобразие! - заявляет он. - Иван Тихоныч глубоко прав, его мастерская все-таки...

- Нет! - отрекается Никитин от защиты. - Чужой виной не оправдаешься!

Знаменский прохаживается по комнате, останавливается около Орлова.

- Ну что?

- Суть ясна, Пал Палыч.

- Тогда следующий вопрос. Артамонов вам известен, товарищ Никитин?

- Понятно, известен.

- Чем он здесь занимался?

- Вел филькину отчетность. Выдавал жалованье мужикам. В общем, и бухгалтер и кассир.

- Когда он был здесь последний раз?

- В тот самый день...

- С какой целью?

- Как обычно: снял в банке деньги с нашего счета, часть завез моим работничкам. Остальное поехало дальше.

- Расшифруйте, пожалуйста, "остальное".

- Оформлено было якобы оплата сырья, транспорта. Ну и то, что причиталось на "мертвых душ".

- Вы лично видели тогда Артамонова, разговаривали?

Теперь и Никитин пристально смотрит в окно.

- Да, разговаривали... - в тоне его проскальзывает покаянная нотка. - Вон там встретились, возле старой баньки...

...Артамонов с неизменным чемоданчиком подошел к покосившейся баньке, около которой штабелем были составлены ящики с надписью "Не бросать!". В глубине за длинным столом под ярким торшером сидела старуха в очках. Хотя на дворе был ясный день, без искусственного освещения здесь было темновато.

По левую и правую руку от старухи размещались ящики с чеканкой. На столе орудия производства: клей, коробка с этикетками, тряпки, скребки на деревянных ручках.

Скребком она сдирала прежние торговые ярлыки - раздавалось неприятное взвизгивание металла о металл, - затем отработанным движением наклеивала на то же место другие, из коробки, и перекладывала в левый ящик готовую продукцию "народного промысла".

- Здорово, бабуся! Как производительность труда?

- Дурацкое дело нехитрое, - проворчала бабка.

- А что на сегодняшний день имеется?

Старуха повернула к себе лицевую сторону пластины.

- Кажись, елка... не, кажись, девка с коромыслом... Будешь брать?

- Для коллекции.

Артамонов вынул из левого ящика "девку с коромыслом", отлепил еще не присохший ярлычок и нашлепнул на очередную очищенную бабкой чеканку. Ему забавно было поучаствовать в "производственном процессе".