Лилиан Браун - Кот, у которого было 60 усиков

— Мне надо возвращаться в театр, — заявил он наконец и, вскочив, помчался к Квиллеровой машине, даже не попрощавшись с сиамцами.

Квиллер повёз его обратно в концертный зал и высадил у самых дверей, но благодарности не услышал, зато в фойе увидел Дейзи.

— Спасибо вам, Квилл, — сказала она. — Ну как?

— О'кей, только он, по-моему, очень нервничал, боясь опоздать.

Оставив Фрэнки без дальнейших церемоний у дверей концертного зала, он возвратился в амбар — пора было кормить хвостатых питомцев. Те пребывали в крайне возбужденном состоянии. Это означало, что телефон не умолкал, но никаких сообщений на автоответчике никто не оставлял.

Наполнив плошки едой, Квиллер наблюдал, как сиамцы её поглощают — они ели нервно, то и дело оглядываясь на дверь. И вдруг, пока они ещё стояли, склонившись над плошками, зазвонил телефон. Оба подскочили на целый фут.

Из театра звонила Дейзи.

— Опоздать Фрэнки не опоздал, но совсем скис. Пришлось Ханне его заменить. Что случилось?

— Это не телефонный разговор, — сказал Квиллер. — Я завтра зайду.

Заполняя вечером дневник, он вспомнил разговор, невольно подслушанный у «Луизы» после того, как Либби умерла от укуса пчелы. Сплетни всегда застревают в памяти. Вот что он тогда слышал: «По-моему, звучит подозрительно!.. Не выкладывают они все, как было, — от начала и до конца… Моя кузина работает в „Старой усадьбе", так она говорит: там об этом несчастье — тс-с! молчок! — запретная тема».

И прессу тоже уверили, что не стоит раздувать шумиху вокруг происшествия в садах «Старой усадьбы», чтобы не испортить её, так сказать, репутацию в глазах общественности. Но, как гласит народная мудрость, шила в мешке не утаишь…

В субботу поздно вечером Квиллер позвонил Уэзерби Гуду в «Ивы».

— Джо, я устал жить в пикакском Тадж-Махале и демонстрировать его каждой заезжей знаменитости. Мы переезжаем в «Ивы».

— Молодец! Устроим вечеринку с пиццей!

— А может, привезешь сюда завтра Конни с Барбарой на воскресный ужин и концерт? Акустика, сам знаешь, в амбаре потрясающая, и у меня как раз есть запись Ледфилдовых дуэтов — скрипка и фортепиано, которые мне придётся вернуть Мегги Спренкл. Еду доставит Пэт О'Делл. А потом мы отправимся в «Ивы», а к следующей субботе будем готовы к премьере «Кошек».

В воскресенье после полудня из «Ив» в амбар прибыла делегация с дарами: Уэзерби — с бутылкой без этикетки, Конни — с крендельками домашней выпечки, Барбара — с попурри из джазовых стандартов.

Обеим дамам, как посетившим амбар впервые, сиамцы устроили экскурсию по пандусам и лестницам — чтобы они могли полюбоваться сказочными видами.

— Попробуйте посидеть в их плетёном кресле-качалке, — напутствовал их Квиллер. — Бодрящее ощущение.

Очевидно, они восприняли его шуточный совет буквально, потому что вернулись все четверо в весьма игривом настроении.

Ладно, сказал себе Квиллер, во всяком случае, в эту шараду я играю последний раз в этом сезоне.

Просмотрев предложенное О'Деллом меню, они сделали заказы и, ожидая, пока те прибудут, перешли к большому квадратному столу с аперитивами, а Коко вернулся на верхний балкон, откуда совершил свой беличий полёт, приземлившись на диванную подушку между двумя гостьями. Они вскрикнули; во все стороны полетели брызги. «Возмутительный кот!» — сказал Квиллер. Они с Уэзерби с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться.

Завязался оживлённый разговор — о весенней поездке Конни по Шотландии и ежегодном посещении Барбарой Шекспировского фестиваля в Канаде. Уэзерби заметил, что он, кроме как в Хорсрэдише, нигде не бывал.

Привезли ужин. Было решено накрыть стол в беседке, где было свежо, но приятно.

— Жители Индейской Деревни, — хихикнула Конни, — бросились наперегонки затягивать свои беседки сетками. Когда вы наконец переедете, Квилл?

— Завтра! — обещал он.

Потом посыпались вопросы об амбаре: кто делал проект? Как дорого обходится его содержание? Ловкие ли у Квиллера руки, и в ладу ли он с инструментами?

— Вы, полагаю, знаете Бена Козли, — отвечал Квиллер. — Он что-то вроде «Службы спасения». Я написал в его честь стихотворение и поместил в моей колонке. Хотите послушать? В нём кратко описывается жизнь в яблочном амбаре.

И он прочёл:

Потом гости попросили рассказать историю амбара — если, случайно, Квиллер в курсе.

— Да… пожалуйста, если вы не очень впечатлительны. До сих пор мне не доводилось об этом говорить.

С первыми же словами его гости обратились в слух:

— История этого земельного владения восходит к тем временам, когда фермерам нарезали участки полосами — двести футов в ширину и миля в длину. Там, где сейчас пролегает подъездная дорога, располагался фермерский двор с жилым домом. Фермер ухаживал за яблоневым садом и хранил яблоки в этом амбаре. Известна фамилия фермера, но неизвестно, что случилось с его семьей, и неизвестно, почему сам он повесился на стропилах амбара.

Слушатели, словно в поисках разгадки, обвели глазами помещение.

— Семья уехала, и ферма пустовала, пока предприимчивый риелтор не догадался продать её Клингеншоеновскому фонду. Мне нужно было где-то жить, а у Фонда К. нашлись свободные деньги, чтобы вложить их в Пикакс. Мы наняли архитектора-дизайнера из Центра — именно ему мы обязаны этим красочным интерьером. Но нам неизвестно, почему он тоже повесился здесь на стропилах.

Воцарилось долгое молчание. Потом Барбара вдруг вскочила и заявила, что ей пора домой — кормить Мармелада. И Конни тоже вскочила, заявив, что ей пора домой — кормить Бонни Ласси.

— Чудесный вечер! — сказали они обе.

— Надо повторить! — предложил Уэзерби, и на этом вечер закончился, а дуэт Ледфилдов так и не прозвучал.

При переезде в «Ивы» подарок Барбары — умещавшийся в кармане диск, который она привезла из Канады, — куда-то исчез, но потом нашелся в кармане пиджака. Это было попурри из джазовых стандартов с кричащими синкопами, от которых у Квиллера закипала кровь и вспыхивали воспоминания. Сиамцы тоже с удовольствием его слушали. Уши у них стояли торчком, они наскакивали друг на друга, дрались, возились — словом, наслаждались жизнью.