Жорж Сименон - Голубая комната

— Со школьных лет?

К счастью, стрелки еще не достигли половины седьмого, когда «ситроен» появился на вершине холма. Он проследовал мимо дома, за рулем сидела Андре, ее муж рядом с ней, ни он, ни она даже не взглянули в его сторону.

— Я закончил, Жизель.

— Тогда — к столу. Мариан, иди, мой руки.

Они обедали как и в любой другой вечер: суп, омлет с ветчиной, салат и на десерт — камамбер и абрикосы.

Под окнами был огород, за которым они оба ухаживали, а Мариан часами ползала на корточках, выпалывая сорняки.

Фасоль уже дотянулась до конца подпорок, за проволочной сеткой клевали зерно десятка полтора белоснежных кур лигурнийской породы, в глубине сарайчика копошились кролики.

Внешне день заканчивался как обычно. Теплый воздух вливался в открытые окна, изредка налетал прохладный ветерок. Кузнец, толстяк Дидье, все еще стучал по своей наковальне. В природе все дышало покоем и медленно готовилось ко сну.

Профессор Биго почти всегда задавал неожиданные вопросы.

— Было ли у вас в этот вечер ощущение, что вы ее потеряли?

— Кого? Андре?

Он удивился, потому что не думал об этом.

— Одиннадцать месяцев вы переживали то, что без преувеличения можно назвать большой страстью…

Это слово не приходило ему в голову. Он хотел Андре. Когда он расставался с ней на несколько дней, его преследовали воспоминания о часах, пролетавших в бурных и горячих ласках, он вспоминал ее запах, ее груди, тело, ее бесстыдство. Иногда он часами лежал без сна рядом с Жизель, обуреваемый фантастическими видениями.

— Не пойти ли нам в кино?

— А какой сегодня день?

— Четверг.

Жизель немного удивилась. Обычно они ездили смотреть кино раз в неделю в Триан, до которого было всего двенадцать километров.

В другие вечера Тони работал в своем кабинете, пока жена мыла посуду, затем она приходила к нему и садилась рядом с рукоделием или штопкой. Время от времени они отрывались от работы, чтобы обменяться парой слов, в основном по поводу Мариан, которая в октябре должна была пойти в школу.

Изредка они усаживались на крыльце и в наступающих сумерках смотрели на красные и серые крыши домов, освещенные луной, на темную массу деревьев, которые чуть слышно шелестели листвой.

— А что сегодня идет?

— Какой-то американский фильм. Я видел афишу, но не запомнил название.

— Если хочешь. Пойду поговорю с Моларами.

Когда они уходили по вечерам, одна или обе сестры Молар присматривали за Мариан. Старшей, Леоноре, было лет тридцать семь-тридцать восемь, Марта была немного помоложе, хотя в действительности у них не было возраста, ни у одной, ни у другой, и совершенно незаметно для себя и для окружающих они постепенно становились старыми девами.

У обеих были круглые, словно луна, лица со смазанными чертами, и одевались они как близнецы — одинаковые платья, пальто, шляпки.

Частенько случалось, что только они вдвоем слушали утреннюю мессу в семь часов; сестры регулярно причащались, никогда не пропуская ни одной службы. Они помогали аббату Лувеггу наводить порядок в церкви, украшали цветами алтарь, следили за кладбищем, они же ухаживали за больными и облачали умерших.

Зарабатывали сестры шитьем, и, проходя мимо их дома, можно было видеть обеих, склоненных над работой у окна, и их огромного палевого кота, всегда дремавшего на подоконнике.

Мариан их не любила.

— От них плохо пахнет, — говорила она.

В самом деле, они распространяли вокруг совершенно особый «аромат» — то ли магазина тканей, то ли церкви, с примесью запаха лекарств у постели больного.

— Они уродки.

— Если бы их не было, ты бы осталась дома одна.

— Я не боюсь.

Жизель улыбалась своей особенной улыбкой, которая лишь едва трогала уголки губ, словно она пыталась не выпустить ее наружу.

— Вы считаете это выражением скромности?

Опять слова!

— Я не это имел в виду. Она не любила, чтобы ее замечали. Она всегда боялась занять слишком много места, побеспокоить людей, попросить их об одолжении.

— Она была такой и в девичестве?

— Да, наверное. Например, когда мы возвращались из кино или с танцев, она никогда не говорила, что хочет пить, чтобы не вводить меня в расход.

— У нее были подруги?

— Только одна, старше нее, с которой она любила подолгу гулять.

— Что вас привлекло в ней?

— Не знаю. Я не думал об этом.

— Она казалась вам надежной?

Тони пристально смотрел в лицо следователя, стараясь понять, о чем его спрашивают.

— Я подумал… что она будет…

Он искал нужное слово и не находил его.

— Хорошей супругой?

Это было не совсем то, но он заставил себя согласиться.

— Вы любили ее?

Он промолчал, и следователь продолжил:

— Вы хотели с ней спать? Вам случалось делать это до свадьбы?

— Нет.

— Вы не хотели ее?

Конечно, да — зачем бы иначе он женился на ней?

— А она? Думаете ли вы, что она вас любила или ей просто хотелось замуж?

— Не знаю. Мне кажется…

А что бы ответил следователь на такой вопрос? Они были хорошей парой, вот и все.

Жизель была чистенькой, аккуратной, деятельной и при этом ненавязчивой, совершенно на своем месте в новом доме.

По вечерам он с радостью возвращался домой, и до Андре у него не было бурных романов, хотя, если представлялся случай, он его не упускал.

— Вы хотите сказать, что вам никогда не приходила в голову мысль о разводе?

— Да, это так.

— В последние месяцы тоже?

— Нет, никогда.

— И однако, вы говорили вашей любовнице…

Неожиданно для себя Тони повысил голос и даже ударил кулаком по столу следователя:

— Послушайте, я никогда ничего не говорил на самом деле! Говорила она! Она лежала голая на постели, я стоял голый перед зеркалом — мы оба только что… В конце концов, вы все знаете не хуже меня. В такие минуты не задумываются над словами. Я едва прислушивался к тому, что она говорила. Да, вот, например, я долго наблюдал за пчелой…

Совершенно неожиданно он вспомнил вдруг о пчеле — он тогда даже раздвинул занавески, чтобы дать ей улететь.

— Я просто покачал головой, не говоря ни да, ни нет. Я думал о другом.

— О чем, к примеру?

Эти вопросы приводили его в отчаяние. Ему хотелось поскорей вновь оказаться в своей клетке, в машине, где его ни о чем не будут спрашивать.

— Не знаю.

Жизель побежала предупредить мадемуазель Молар, а Тони остался дома, уложил Мариан, а потом, как всегда после встречи с Андре, принял душ и сменил белье. На втором этаже были три комнаты и ванная.

— Если у нас будут еще дети, мы сможем разместить мальчиков в одной комнате, а девочек в другой, — рассуждала Жизель, когда они обсуждали планировку дома.

После шести лет совместной жизни у них по-прежнему оставалась только Мариан, и третья комната пригодилась лишь однажды, когда родители Жизель приехали провести отпуск в Сен-Жюстене.