Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три

Поспешно набрав телефонный номер, Лассаль сказал телефонистке на коммутаторе, что звонят из мэрии, дело не терпит отлагательства и что его следует немедленно соединить с председателем совета банка. Его соединили с секретарем председателя.

— Председатель разговаривает по другому телефону, — сообщила секретарь. — Он будет счастлив побеседовать с вами, как только…

— Меня не волнует, будет он счастлив или нет. Я хочу говорить с ним немедленно.

Секретарша отреагировала невозмутимо.

— Сэр, его вызвали по международному телефону. Я уверена, вы понимаете.

— Сестричка, не дерзите. Речь идет о жизни и смерти как минимум семнадцати человек. Так что вам лучше прервать его и больше не возражать.

— Сэр, я не имею права…

— Слушайте, если вы немедленно не оторвете зад от кресла и не соедините меня с председателем, вас посадят по всей строгости за преступное противодействие закону.

— Подождите, сэр. — Впервые голос секретарши дрогнул. — Я посмотрю, что можно сделать.

Он ждал, барабаня пальцами по столу, пока в трубке не раздался сочный баритон:

— Мюррей! Как поживаете, старина. Говорит Рич Томпкинс. Что за паника, Мюррей?

— Какого черта вы суетесь? Я просил шефа, черт побери, а не его паршивого пресс-агента.

— Мюррей!

В этих двух слогах прозвучали протест, ужас и мольба о милосердии, и Лассаль понимал, что так и должно было быть: он ударил прямо под ложечку. Рич Томпкинс был вице-президентом банка «Готем Нейшнл Траст», ответственным за связь с прессой. Это была важная и солидная работа, главная задача которой — предупредить появление всяческих порочащих слухов, способных испортить безупречный образ банка. Этот добропорядочный и консервативный столп банковского сообщества прятал в шкафу порочащий его скелет — пять месяцев после окончания Принстона, не успев найти настоящую работу, он проработал пресс-агентом одной кинокомпании. В его мире это было равносильно тому, чтобы оказаться евреем или священником, и он жил в постоянном страхе, что ужасный секрет выйдет наружу и погубит все: зарплату в сто тысяч долларов, поместье в Гринвиче, сорокафутовую яхту, обеды с управляющим биржей… В Принстоне он обучался на стипендию и не имел за спиной ни семейной, ни финансовой поддержки. Лишившись положения и привилегий, он потерял бы все.

Мюррей Лассаль холодно спросил:

— Что вы делаете на этом телефоне?

— О, это легко объяснить, — с готовностью заверил Томпкинс.

— Так объясните.

— Видите ли, я был в кабинете председателя, когда вошла мисс Сельвин и сказала… Не могу ли я чем-то помочь, Мюррей? В любом случае, если я могу помочь…

Лассаль в двух словах объяснил Томпкинсу ситуацию.

— А теперь, если вы лично не вправе перевести миллион долларов, я хотел бы, чтобы вы прервали вашего старого болтуна. Немедленно. Вы меня поняли?

— Мюррей… — Томпкинс почти стонал. — Я не могу. Он разговаривает с Бурунди.

— Бурунди? Это что ещё такое, черт возьми?

— Это страна. В Африке. Одна из вновь образовавшихся развивающихся африканских республик.

— Меня это не впечатляет. Прервите разговор и приведите его к телефону.

— Мюррей, вы не понимаете. Бурунди… Мы их финансируем.

— Кого это — их?

— Я вам уже сказал. Бурунди. Всю страну. Так что видите, почему я не могу…

— Я вижу только бывшего киношника, который мешает работе городских властей. Рич, я раскрою ваш секрет, не сомневайтесь. Дайте мне его через тридцать секунд, или я разнесу вашу тайну по всем городам и весям.

— Мюррей!

— Отсчет времени пошел.

— И что ему скажу?

— Скажите, чтобы он сообщил в Бурунди, что его ждет более важный местный звонок, и что он им перезвонит.

— Господи, Мюррей, понадобилось четыре дня, чтобы организовать этот разговор, у них очень плохая телефонная сеть.

— Осталось пятнадцать секунд, потом я начинаю связываться с прессой. Рипаблик Пикчерс, Вера Ральстон, — насчет парней, сводничавших для актрис, оказавшихся в Нью-Йорке в затруднительных обстоятельствах…

— Я приведу его. Не знаю как, но приведу. Подождите!

Ожидание оказалось столь непродолжительным, что Лассаль почти воочию увидел, как Томпкинс пересек кабинет и прервал разговор с Бурунди буквально на полуслове.

— Добрый день, мистер Лассаль. — Голос председателя правления звучал мрачно и сдержанно. — Насколько я понимаю, в городе возникла чрезвычайная ситуация?

— Террористы захватили поезд метро. Семнадцать человек оказались в заложниках — шестнадцать пассажиров и машинист. Если мы меньше чем через полчаса не доставим им миллион долларов, всех семнадцать перебьют.

— Поезд метро, — протянул банкир. — Это что-то новенькое.

— Да, сэр. Теперь вы понимаете, почему такая спешка. Есть какие-то проблемы получить такую крупную сумму наличными?

— Через федеральный резервный банк — никаких. Конечно же, мы с ним сотрудничаем.

— Хорошо. Не могли бы вы распорядиться поскорее их нам выдать?

— Выдать? Как я могу их выдать, Лассаль?

— Одолжить, — Лассаль повысил голос. — Мы хотим занять миллион. Независимый город Нью-Йорк.

— Одолжить… Видите ли, мистер Лассаль, существуют определенные технические правила. Такие, как разрешение, подписи, сроки, продолжительность займа и, может быть, ещё некоторые детали.

— При всем моем уважении к вам, мистер председатель, у нас нет на все это времени.

— Но «все это», как вы говорите, имеет значение. Вы же понимаете, у меня тоже есть люди, которые меня выбирают. Директора, ответственные служащие, держатели акций банка, и они меня спросят…

— Послушайте, чертов ублюдок, — закричал Мюррей и замолчал, напуганный собственной наглостью.

Но отступать или извиняться было уже поздно, и в любом случае это не в его стиле. Он двинулся дальше, и в его голосе прозвучала открытая угроза.

— Вы хотите впредь вести наши дела? Вы же понимаете, я могу завернуть за угол и обратиться в другой банк. И это будет только начало. Я смогу найти нарушения практически по любому из наших счетов!

— Еще никто и никогда, — медленно и удивленно протянул банкир, — не награждал меня подобными эпитетами.

Еще была возможность принести искренние извинения, но Лассаль решительно её отбросил.

— Ну, мистер председатель, я скажу вам кое-что еще. Если вы немедленно не начнете заниматься деньгами, эти эпитеты станут повторять все вокруг.

Решение, принятое в особняке Грейси, поступило от комиссара полиции начальнику полиции округа, от начальника округа — заместителю главного инспектора Даниельсу, находившемуся в кабине поезда Пелхэм Час Двадцать Восемь, стоявшего у платформы на Двадцать восьмой улице, а от него Прескоту в центре управления. Прескот вызвал поезд Пелхэм Час Двадцать Три.