Алексей Травин - Тигровая балка

После того, как на Сангинова поступила анонимка, Кабиров с ним почти не разговаривал. Он был уверен, что с непокорным «онером» расправится парторганизация. Молча подписывая необходимые бумаги, не поднимая от стола головы, спрашивал:

— Все?

— Все,— односложно отвечал Сангинов.

— Можете идти. Сангинов уходил.

Когда Вахоб принес постановление о производстве экспертизы крови, изъятой в кибитке Урака, Кабиров сердито отодвинул бумажки:

— Зачем это нужно? Дело с ханатласом закончено, завмаг признался в нарушении правил торговли, передайте дело прокурору. Зачем возиться со следами, если они не имеют никакого отношения к этому делу?

— Но шофер Урак исчез и в его квартире возможно имело место преступление,— возразил Сангинов.— Надо проверить, не являются ли эти следы кровью человека?

— Ах, молодость, молодость...— вздохнул Кабиров.— Ну зачем так разбрасываться? В одном деле конца-края не видно, а вы уже за другое беретесь. Учитесь, товарищ лейтенант, работать целеустремленно, иначе ничего путного не выйдет...

Не усложняйте, лейтенант, и не выдумывайте. Ни о каком преступлении в кибитке Урака нам не известно, выбросьте эти ваши вещдоки и занимайтесь делом, а не фантазиями. Мне начинает надоедать ваше самовольство!

Сангинову пришлось подчиниться. Биологическую экспертизу по исследованию следов крови могли провести только на основании постановления, утвержденного начальником отдела. Но вещественные доказательства, найденные в кибитке Урака, Вахоб не выбросил.

Через несколько дней после этого разговора с начальником к Сангинову, стуча костылями, вошел Константин Иванович.

— Здравствуй, мил человек! Опять в бумагах закопался. Про меня забыл? Намедни был, говорят, на ферме, а ко мне не заехал. Ну вот теперь сам к тебе собрался.

И гостинец привез. Ходил по тугаям, тигра выслеживал, да вместо тигра нашел...

С этими словами старик положил на стол сверток. Развернув его, Сангинов увидел поношенный пиджак со следами крови.

— Доярки на ферме говорят, что это пиджак Урака. А сам он, слышал небось, пропал. Думаю, отвезу Вахобу пиджак, может пригодится.

Вахоб горячо поблагодарил Константина Ивановича. Если бы старик знал, как он помог лейтенанту.

Сангинов снова пошел на доклад к начальнику. Положил перед ним пиджак Урака, найденный в тугаях.

Кабиров поморщился. Его бесило упорство оперуполномоченного и в то же время он понимал, что Сангинов прав. Следы крови в кибитке шофера, его окровавленный пиджак в тугаях, связь Урака с заведующим магазином,— все это говорило об участии шофера в каком-то темном деле, которое хочешь не хочешь, а придется распутывать.

Не поднимая головы на оперуполномоченного и не читая постановления о проведении биологической экспертизы, Кабиров подписал его, злорадно думая:

«Пусть ввяжется в это дело. Может быть, скорее голову сломает. Если в кибитке шофера ничего не случилось, к обвинению в моральном разложении можно будет прибавить и паникерство, нарушение закона, а если дело серьезное, то его не так-то легко будет распутать. Попотеешь, голубчик! «Мокрые» дела не то, что хлопковые или какой-нибудь обмер-обвес. На чем-нибудь да поскользнешься».

Пододвинув к Вахобу постановление и ровняя карандаши, Кабиров безразлично сказал:

— Посылайте, только едва ли чего получится!

Заключение экспертизы поступило через несколько дней.

— Следы, изъятые в кибитке Урака и на его пиджаке, найденном Константином Ивановичем в тугаях, оказались человеческой кровью, принадлежащей одному и тому же человеку.

Давность этих следов была также одинакова.

«Что же случилось с Ураком, неужели он убит,— думал Сангинов. — Кем? За что? Если что-нибудь с ним случилось в кибитке, то как его машина на другой день оказалась за тридцать километров в райцентре?

Если все происшедшее в кибитке не касается Урака, то почему оказался в тугаях его окровавленный пиджак?

А может быть, что-нибудь случилось с тем гостем, который приезжал к Ураку за сутки до его исчезновения?»

Перед Вахобом возникли десятки новых «почему?»

* * *

Кабиров отлично понимал, что «шелковое дело» могло оказаться «мокрым». Поэтому, скрепя сердце, приказал написать по делу справку и направить ее в Душанбе, в управление милиции. И это обрадовало Вахоба. Отношение Кабирова к «шелковому делу» еще раз убедило Вахоба в том, что начальник стремится создать видимость хорошей работы отдела за счет мелких, незначительных дел.

Об этом Сангинов разговорился как-то с Философом. Тот почесал затылок и, сморщив лоб, изрек:

— Подгонять отчет? А чего особенного? Очковтирательство! Оно от страха. Это древнее явление. Когда на дикаря нападал более сильный зверь, ну, например, медведь, наш предок, говорят, делал страшное лицо, издавал боевой рев и устрашающе прыгал на месте, всем своим видом старался показать, что он очень силен и не боится медведя. Медведь чаще всего уходил, не хотел связываться с отчаянным двуногим существом. Наш предок втирал медведю очки насчет своей силы. Так и наш начальник толкает в отчет всякую мелочь — цифры на вид все одинаковые. Тоже самосохранение. Боится потерять свое дубовое кресло. А ты, лейтенант, молодец, снова разворачиваешь большое дело, мы тебе завидуем,— похвалил Философ Сангинова, имея в виду «шелковое дело».

— Нет, Беков, в «шелковом деле» пока никакого просвета. Тысяча вопросов и тысяча темных мест. Много придется поработать, иначе начальник меня съест.

— Да, уж если у тебя, лейтенант, что-нибудь не получится, скушает он тебя с аппетитом. Только ты не унывай, Вахоб, мы, если что, тебя поддержим.

Сангинов все больше замечал, что рядовые и офицеры относятся к нему с уважением. Стычки с начальником не пошатнули его авторитета в коллективе.

Мирзоахмедов, видя всю вздорность анонимного письма, не спешил с проверкой. В душе он раскаивался в том, что доложил начальнику. А вскоре события развернулись так, что необходимость в проверке вовсе отпала.

Однажды в кабинете Сангинова раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он услышал радостный, взволнованный голос Лютфи:

— Вахоб, зайди ко мне! Побыстрее!

Случилось что-то необыкновенное. Раньше Лютфи никогда сама к Сангинову не звонила и тем более не приглашала к себе. Сложив бумаги, Сангинов быстро пошел в библиотеку. Лютфи сияла. Смуглые щеки порозовели, глаза так и сыпали радостные искры.

— Читай, Вахоб! Я свободна!— Лютфи подала Сангинову бумагу, а сама закружилась среди книжных шкафов.

Это было решение Верховного Суда о расторжении брака Лютфи с первым мужем. Лютфи как будто подменили.

Она прыгала. Брала в руки книги. Целовала их. Прижимала к груди.

— Слушай, Вахоб, стихи. Я сейчас не хочу говорить прозой. Это про нас сказал Рудаки: