Чингиз Абдуллаев - Разорванный август

– Он сейчас вернется домой, – сказала Нигяр. – Он поздно проснулся, поэтому мы задержались, и еще не завтракал. А там тетя Нина сделала ему кашу.

– Может, он пойдет с нами и мы где-нибудь посидим?

– Мы посидим вдвоем, – улыбнулась она, – а он отправится домой кушать кашу. Сказывается пока разница во времени, вот он и проспал. У нас в Сибири уже вечер, а здесь пока утро.

– У нас в Сибири, – усмехнулся Мурад. – Ты стала настоящей сибирячкой.

– Конечно, сколько лет уже живем там, – рассмеялась Нигяр, отбрасывая назад волосы. И смех был такой же, как раньше. И длинные волосы, которые она собирала под цветные ленточки. Он никогда не позволял себе дергать ее за косички, хотя иногда ужасно хотелось это сделать.

– Пусть пойдет с нами, – еще раз предложил Мурад и повернулся к Охрану: – Хочешь пойти с нами?

– Хочу, – кивнул тот и шепотом добавил: – Я не люблю кашу.

– Тогда пойдем и где-нибудь посидим, – обрадовался Мурад, – хотя здесь, наверное, мы ничего путного не найдем. Поедем сразу куда-нибудь в центр. Не волнуйтесь, я вас привезу обратно.

– Поедем? – спросила Нигяр, обращаясь к сыну.

– Да, – радостно ответил он.

Мурад поспешил на улицу, чтобы поймать машину. Через полчаса они уже сидели в небольшом кооперативном кафе, где Мурад заказал всем блины со сметаной и медом. Мальчику блины явно понравились. Он с удовольствием их ел, облизывая губы. А Мурад и Нигяр почти не притрагивались к еде. Ему хотелось так много рассказать ей, узнать у нее все подробности ее жизни. Но времени было не так много. Они говорили как-то сумбурно, задавая вопросы и, не дослушав до конца ответы, задавая новые. Вспоминали счастливые детские годы в Баку шестидесятых годов, когда, казалось, весь город выезжал летом на приморские дачи, где играли в лото, собираясь с соседями за большими столами. В каждой даче, у каждой семьи стоял такой большой стол, за которым могли собраться не только сами хозяева, но и приглашенные соседи, друзья, приехавшие гости. Нельзя было готовить шашлык и не позвать соседей, нельзя было ужинать и не приглашать друзей.

Даже собаки на этих дачах были удивительно добрыми, ленивыми, спокойными. Среди сидевших за столами были люди разных национальностей. Тогда никого не делили по крови – азербайджанцы, армяне, русские, евреи, грузины, лезгины, татары, украинцы, немцы, поляки, проживающие в одном городе, вместе делили и радость, и горе. В этом городе было принято отмечать все праздники. Сначала католический Новый год, потом православный, потом новруз-байрам, весенний праздник весны, православную и еврейскую Пасхи, при этом куличи и маца раздавались всем без исключения, как и пахлава с шекер-бурой, приготовленная к весеннему празднику.

Мурад чувствовал себя словно вернувшимся в детство, почти счастливым. А маленький Орхан, сидевший рядом и уплетавший блины с медом и сметаной, не понимал, почему его мама и дядя Мурад так весело и громко смеются.

– Ты помнишь Карину? – неожиданно спросил Мурад.

– Вашу соседку, – сразу вспомнила Нигяр, – с которой ты вместе учился. Конечно, помню. Такая красивая девочка. Если бы ты только знал, как я ее не любила.

– Почему? – удивился он.

– Ревновала, – рассмеялась она. – Мне казалось, что ты проводишь с ней гораздо больше времени, чем с нами. Я с младшим братом часто приходила к вам, а твоя мама говорила, что ты ушел в соседний двор. И я догадывалась, что ты ушел к Карине. Кажется, она тебе очень нравилась.

– Да, – вздохнул он, – нравилась.

– Но потом ты ушел в армию, а они куда-то переехали, – вспомнила Нигяр. – Или не уезжали, я уже не помню.

– Она вышла замуж и уехала в Москву, пока я лежал раненый в Ташкенте, – негромко сказал Мурад.

– Значит, она тебя не любила, – нахмурилась Нигяр. – Если бы любила, обязательно бы дождалась. Может, это все и к лучшему. Сейчас вам было бы трудно жить в Баку...

– Она не знала о моем ранении, – разволновался Мурад. – Мои родственники не хотели, чтобы я встречался с ней после возвращения, и, соответственно, ее тоже не хотели. Поэтому все письма прятались или пересылались по другим адресам. Наша азербайджанская семья не желала невестку-армянку, а ее родителям не нужен был зять-азербайджанец. Вот так все и получилось. Она вышла замуж за армянина и уехала в Москву еще в восемьдесят шестом.

– Ну и слава богу, – искренне произнесла Нигяр, – значит, все эти ужасы она не застала. А как ее родители?

– Отец умер в восемьдесят девятом. Он был главным редактором армянской газеты, издававшейся в Баку. Сердце не выдержало всех этих потрясений. Мать переехала к дочери. А в Баку осталась ее бабушка, которая была в городе в январе девяностого... – Он вдруг увидел ужас на лице своей сестры и поспешил ее успокоить: – Ее спасли, соседи спасли и помогли уехать. Сейчас она тоже в Москве, со своей дочерью, внучкой и правнучкой.

– Значит, все закончилось хорошо, – вздохнула Нигяр.

– Можно сказать и так. Через некоторое время Карина развелась со своим мужем и стала жить одна с дочерью. Она теперь известный журналист Карина Геворкян.

– Нашла свое место в жизни. Тоже неплохо. А откуда ты все это знаешь?

– Полгода назад мы с ней встретились, – ровным голосом сообщил Мурад.

– И что?

– Ничего. Просто я понял, что все это годы любил только ее.

– Вы с ней снова встречаетесь? – не поверила Нигяр.

– Да. Вот уже полгода.

– И поэтому ты так часто летаешь в Москву? Твоя мама жаловалась мне, что за этот год ты уже раз шесть или семь летал сюда. Теперь все понятно.

– Мы любим друг друга. – Мурад вдруг понял, что не сможет сказать об этом больше никому, кроме Нигяр, той девочки, с которой они так дружили и близко общались в детстве.

Она молчала. Целую минуту. Потом наконец спросила:

– И как вы собираетесь жить дальше? Будете встречаться только в Москве, во время твоих частых командировок? Ты ведь должен понимать, какая обстановка сейчас в Баку. Она не сможет приезжать к тебе, а ты не сможешь все время оставаться в Москве.

– Я все это знаю. И она тоже понимает. Но мы любим друг друга.

– Сильный аргумент, – заметила Нигяр, – очень сильный. Но как ты собираешься строить дальше свою жизнь? Свои отношения с ней?

– Не знаю. Пока не знаю.

– Нужно определяться. Ты мужчина, тебе и решать, – резонно проговорила она.

– А я пока ничего не решил. И я не уверен, что ее мать с бабушкой будут в восторге от встреч Карины со мной. Да и нашим это очень не понравится.

– Не понравится, – согласилась сестра.

И вдруг Мурад решился:

– Она ждет ребенка. Моего ребенка, Нигяр.

Она замерла. Открыла рот, собираясь что-то сказать, и посмотрела на своего сына. Потом снова перевела взгляд на Мурада. В ее глазах появились слезы.