Анатолий Безуглов - Хищники

У Ольги Арчиловны тут же всплыло в памяти, как Гай отдавал ей деньги Авдонина, оставленные директору для приобретения авиабилета,– тоже купюры по пятьдесят рублей…

– Вы что-то хотите сказать?– спросил начальник уголовного розыска.

– Нет-нет,– продолжайте,– попросила следователь.

– Понимаете,– не выдержав спокойного тона, заволновался Сергеев.– Я вспомнил ваши слова и Арсения Николаевича,– показал старший лейтенант на Резвых, который при этом кивнул.– Особенно когда нашел вот это.– Сергеев торжественно положил перед Ольгой Арчиловной листок из школьной тетради (точь-в-точь такой же, который нашли сыновья Сократовы возле авдонинского ружья), исписанный неровным, прыгающим почерком.

Дагуровой было достаточно взглянуть на него, чтобы понять: писал один и тот же человек. Ольга Арчиловна прочла текст. И откинулась на стуле.

Никаких сомнений – это было продолжение блатной песни. С такими же характерными грамматическими ошибками.

– У кого это обнаружили? – спросила Ольга Арчиловна.

– У Флейты,– ответил Сергеев.– Еще, товарищ Дагурова, дружки Толстоухова уверяют, что на рукаве рубашки Флейты видели утром кровь…

– А вот самое веское доказательство,– перегнулся через стол молчавший во время доклада своего заместитель Иргынов и протянул Дагуровой снимок отпечатка пальца.– В нашей лаборатории сделали. А вот то, что оставляли нам вы.– И он дал ей другой снимок – отпечаток пальца неизвестного, обнаруженный на «зауэре» Авдонина.

Они были идентичны.

– Флейта,– коротко сказал начальник РОВДа.

Дагурова растерянно оглянулась. И, как ей показалось, улыбнулась.

«Господи, неужели раскрылось?» – обрадованно подумала она, в то же время понимая, что надо еще много сделать и проверить, прежде чем это ошеломительное событие стало бы до конца очевидным и непреложным…,

И сразу же возникла масса вопросов. Откуда Флейта взял карабин, из которого он стрелял в Авдонина? Куда его потом дел? С какой целью был убит Эдгар Евгеньевич и при каких обстоятельствах произошло убийство? Знал ли он Авдонина до того злополучного воскресного вечера?

На эти вопросы ни Сергеев, ни Иргынов ответить не могли: слишком мало было времени для детального допроса. Единственное, что они сообщили,– Флейта сознался в преступлении. А куда дел орудие убийства, не помнит. Так же, как и где его взял…

Что касается капитана Резвых, то он сообщил, что знает этого старика. Во всяком случае, в лицо. Одно время его приютила Аделина. Он даже пас ее корову…

– Что же вы раньше ничего не говорили о Флейте?– удивилась следователь.

– Даже в голову не приходило,– признался участковый инспектор.– Он в Турунгайше не появлялся, поди, уже с месяц…

Дагурова тут же приступила к допросам задержанных. Начала она с Толстоухова. Бугор – среднего роста, крепко сбитый, с цепкими, злыми глазками на почти безбровом лице – пересыпал свою речь словечками воровского жаргона.

Об убийстве он даже говорить боялся – так был напуган, что его привяжут к этому «Хрустеть (то есть воровать) хрустел. Но чтобы пойти на мокруху (убийство) – ни в жизнь»,– клялся Толстоухов.

То, что утром 28 июля, на следующий день после убийства Авдонина, у Флейты оказались деньги, и немалые, его удивило. Из тех трехсот рублей две бумажки по пятьдесят рублей он взял себе, а остальные прокутили. Тогда пошли в ход и шкурки.. В подтверждение своих слов Бугор достал сто рублей – две купюры по полсотни – и передал следователю

Никакой винтовки у Флейты Бугор не видел. Ни до воскресенья, ни после.

Затем Ольга Арчиловна допросила Чекулаеву. Это была опустившаяся женщина. Выглядела старухой, хотя ей не было еще и сорока. Тяжелые мешки под глазами, морщинистое, одутловатое лицо.

Чекулаева начала с того, что с чувством прочла стихи. Как уверяла – свои…

– Это вы о ком написали? – спросила Дагурова.

– О себе.– Для убедительности Чекулаева ткнула себя пальцем в грудь.– Пила я раньше,– презрительно скривившись, произнесла она.

Заметив на себе подозрительный взгляд следователя, она вдруг сердито заявила:

– Что вы на меня так смотрите? Да, Чекулаева когда-то злоупотребляла. Но теперь я исправилась! У кого хотите спросите! Встала на трезвый путь!…

– Почему вы злоупотребляли? – спросила Дагурова.– Несчастье какое-нибудь случилось?

Чекулаева охотно рассказала, что у нее была хорошая семья, прекрасная работа, а вот детей бог не послал. Муж бросил ее. С того, мол, и начала прикладываться к бутылке…

Ольга Арчиловна выслушала ее исповедь (мало, однако, поверив, что эта женщина действительно решила покончить с пьянством) и поинтересовалась, не она ли дала Флейте блатные стихи. Чекулаева очень обиделась. Она человек интеллигентный (пускай и бывший), и блатное творчество ей претит. Ведь как-никак была бухгалтером. Что же касается этих стишков – их поставлял Флейте Бугор. И вообще, у Флейты странное пристрастие к воровской лирике. Плачет от нее. Толстоухов за каждый стишок берет с него магарыч.

О Флейте Чекулаева говорила с нежностью. Ольга Арчиловна даже уловила оттенок ревности. Это когда зашел разговор о том, что бич одно время пропадал в Турунгайше. Об Аделине Чекулаева знала, наверное, из рассказов самого Флейты. И еще Ольга Арчиловна поняла: из всей «копны» Флейта был ближе всего Чекулаевой. Но об убийстве он ей ничего не рассказал. Просто пришел ночью 27 июля, отдал деньги и шкурки. А на вопрос, откуда все это, показал куда-то в тайгу (как объяснила Чекулаева – в сторону Турунгайша). Наше, мол…

– И вы поверили? – спросила следователь.

– А он странный,– ответила Чекулаева.– Как-то самовар принес…

Ольга Арчиловна заключила, что в «копне», видимо, не интересовались, каким образом добываются вещи и деньги.

Откуда появился Флейта, кто он по профессии, Чекулаева ответить не могла. Познакомились в буфете, она привела его к Толстоухову.

Показания Чекулаевой в общем сходились с показаниями Бугра. И выглядели вполне правдоподобно. Хотя Ольга Арчиловна и допускала возможность сговора. Собрав таким образом кое-какие сведения, она приступила наконец к разговору с Флейтой. Прозвище как нельзя лучше подходило к этому высокому худому мужчине, лет семидесяти.

Узкие плечи, узкая грудь, длинные, как плети, руки, которые он все время прижимал то к груди, то к коленям. А когда не прижимал, они у него заметно дрожали: так часто бывает у алкоголиков. Кисти рук у задержанного были грязные, словно в коросте, на пальцах заусенцы, ногти с широкой траурной каемкой. Сообразно телу удлиненная, как огурец, голова с торчащими во все стороны клоками седых, спутанных волос. На задержанном были кургузые брючки с бахромой внизу, рваные пыльные сандалии на босу ногу. А вот глаза – беспечно-веселые, как у ребенка.