Анатолий Безуглов - Хищники

Говорил он, растягивая слова и чуть картавя.

– Фамилия, имя, отчество? – спросила Дагурова.

– Флейта,– охотно ответил задержанный и громко захохотал.

– Это ваша фамилия? – уточнила следователь. Манера поведения задержанного ее раздражала.

Флейта беспомощно огляделся. И тихо ответил:

– Простите, не помню…– У него вышло не «простите», а «п'гостите».– Мама у меня была.

– Хорошо, расскажите о себе,– отложила ручку Ольга Арчиловна, давая ему возможность успокоиться, если он так волнуется, или выдать себя, если притворяется.

Допрашиваемый нервно заерзал на стуле, потом возвел взгляд в потолок, словно там надеялся прочесть то, что ускользало из его памяти. И тяжело вздохнул.

– Ну, где родились, где жили до того, как очутились здесь, в лесу, чем занимались, кто вы по профессии?– терпеливо стала задавать вопросы следователь.

Флейта только разводил руками и грустно повторял: «не помню», «не знаю»… А потом беспричинно опять рассмеялся.

«Неужели он так потрясен? – размышляла Ольга Арчиловна, пытаясь разгадать, что скрывается за его неведением.– Может быть, нервный шок? Реактивное состояние? Все-таки убийство, арест…»

Она старалась вспомнить из своей практики, а также из того, чему она училась в институте, что она читала по поводу поведения преступников на допросах, как понимать этот случай. Хочет выиграть время? Но для чего? И не тянется ли за Флейтой еще какоенибудь преступление, более тяжкое, чем это? А может, боится выдать сообщников?…

Дагурова задала еще два-три нейтральных вопроса. Но, увы, ничего вразумительного она не услышала.

Следователь решила изменить тактику допроса и поставить перед Флейтой вопрос ребром – рассказать о совершенном убийстве. К удивлению Дагуровой, Флейта перестал кривляться, задумался, а потом, виновато опустив голову, сказал:

– Да, я убил. Он упал! Сразу упал! Вот так.– И тут неожиданно Флейта свалился на пол, лег на спину, сложил на груди руки и закрыл глаза.

Дагурова растерялась. Нервная дрожь пробежала по ее телу. «Конвой, надо вызвать конвой! – пронеслось в голове.– И врача!» Но, не успев ничего сделать для этого, оцепеневшая Дагурова увидела, как Флейта вскочил на ноги и неожиданно тоненьким голоском запел: «Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?» Он вдруг оборвал известную арию Ленского, мелодию которой воспроизвел совершенно точно, как отметила Дагурова, и расплакался.

Следователь не знала, что предпринять. Но через мгновение задержанный как ни в чем не бывало вытер слезы, улыбнулся и попросил извинения.

– Так вы стреляли в него? – спросила Дагурова, поражаясь столь быстрой смене его настроения.

– Разумеется,– чуть наклонив голову, произнес степенно Флейта, рассматривая на расстоянии свои грязные ногти на руках, словно любовался ими.

– А дальше?

– В лесу так гулко стало… У-у-ух! – протянул задержанный, подражая эху.– Простите, а по какому праву он вообще и в частности ничего не делал и шлялся?– с вызовом посмотрел на следователя Флейта.

– Вы о ком? – оторопела Дагурова от этого странного и нелепо сформулированного вопроса.

Флейта кокетливо хихикнул:

– Ну, полноте… Как будто вы не знаете… Тот жмурик…– Он спохватился и печально произнес: – Жмурик – это покойник. Так сказал Бугор… Надеюсь, вы знакомы с товарищем Бугром? Он главный дирижер!

– Вы имеете в виду Толстоухова? – спросила Дагурова.

– По фамилии он не представлялся,– развел руками задержанный.– Понимаете,– зашептал Флейта доверительно,– мне позарез нужно было окончание романса…

– О Тамаре, что лежит в тюремной больнице? – подсказала следователь.

– Проникновенная поэма!… Бугор требует бутылку. А где я ее возьму?… Я выстрелил, он упал. Подхожу. Рядом ружье, мешок…

Флейта замолчал.

– Продолжайте, продолжайте,– попросила Дагурова, боясь, что он больше ничего не скажет.

– Я засунул руку в мешок… Мягкое!… Шкурки… Я взял две… А Бугор меня…– Флейта ударил себя по щеке.– Жуткое воспитание! О темпора, о морес! [12] О темпора, о морес – о времена, о нравы! ( лат .).

Видя, что его мысль отклоняется, Ольга Арчиловна сказала:

– Значит, вы взяли шкурки. Дальше?

– Ах, да, да,– спохватился Флейта.– Потом я полез, пардон, в карман…– Он смутился. Но только на секунду.– На нем была куртка, такая, с капюшоном. И бумажник. Хорошая кожа. Настоящая лайка. Или шагрень… Помните у Бальзака? Совершенно прелестная повесть.– Допрашиваемый на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, доверительно произнес: – Вы знаете, там было столько денег! И все новенькие! А бумажник я бросил. И ружье… Ну зачем оно мне, скажите на милость?

Флейта начал смеяться, затем внезапно умолк, закинул ногу на ногу и положил на колено грязную руку, словно сидел в приятном обществе и вел светскую беседу.

Следователь ждала продолжения, но допрашиваемый вдруг близоруко огляделся вокруг и удовлетворенно произнес:

– А у вас хорошо.– Флейта вскочил с табуретки и стал низко кланяться.

«Неужели розыгрыш? – подумала Ольга Арчиловна.– Или так грубо симулирует душевное заболевание?»

– У вас все? – спросила она.

– Деньги я отдал, поверьте.– Он приложил обе руки к груди.– И шкурки тоже. У нас так принято…

– Ну ладно,– вздохнула Ольга Арчиловна.– Придется задавать вам уточняющие вопросы… Из какого ружья вы стреляли?

Флейта удивленно пожал плечами, словно поражаясь нелепости заданного вопроса:

– Из того самого!

– Не понимаю,– резко сказала Дагурова.

– Ну, такое длинное, красивое… Что лежало рядом с покойником… И вещмешок… А в куртке – бумажник…

Ольга Арчиловна покачала головой:

– Вы говорите, что стреляли из него, а оно, оказывается, лежало рядом с убитым. Не вяжется.

– Да? – беспомощно посмотрел на нее Флейта. И вдруг запричитал: – Голова моя! Моя голова!…

И как ни билась Дагурова, вопрос с ружьем так и не прояснился. Не помнил задержанный и того, сколько сделал выстрелов.

Дальнейшие его показания стали еще более путанными. С какой целью он совершил убийство, задержанный сказать не мог. Почему он взял с места происшествия ружье, деньги и две шкурки, но оставил вещмешок – тоже. Насчет часов – «сейко» – Флейта сказал, что не заметил их. А уж когда Дагурова стала выяснять время убийства, задержанный вовсе растерялся: не мог вспомнить, был ли вечер или утро…

– Вы знали убитого? – продолжала допрос Дагурова.

– Нет, никогда не видел,– твердо ответил Флейта.

– А как вы очутились в распадке?

Этот грязный, опустившийся человек вдруг преобразился. В его глазах появились умиление и нежность.

– Вы знаете, иногда так хочется молочка,– произнес он как ребенок.– Теплого, парного… Мама давала, когда я был маленьким.