Анатолий Безуглов - Хищники

– Нил,– сурово сказал участковый.– Один, с раненой собакой, без страховки…– Он встряхнулся, словно отгоняя от себя страшные мысли.– Одна надежда: одумается, вернется. А с другой стороны, упрямый как черт. Говорят, и отец такой был…

Ночь была длинной и кошмарной. Вначале Нила терзало комарье, потом холод. Чтобы как-то согреться, Осетров прижимался к Рексу. Пес тоже спал неспокойно – рычал, повизгивал, скулил. Если собаки видят сны, то Рексу, наверное, снилась схватка на берегу озера…

На Нила время от времени накатывало забытье, похожее скорее на обморок. В голове проносились туманные, неясные образы. Среди ночи он вдруг проснулся от непонятного страха. Будто совсем рядом притаилась сама смерть. Вскочил и увидел в нескольких шагах от себя, как сверкнули холодным лимонным светом чьи-то глаза.

Рекс оскалил зубы, глухо зарычал. Зверь бесшумно исчез, словно растворился в жуткой темени ночи. Нил так и не узнал, что это его так напугало. Рысь, дикая кошка? А может, сам хозяин тайги – полосатый?

Перед утром, забывшись недолгим глубоким сном, Осетров вдруг очутился с Чижиком на теплой, освещенной солнцем поляне.

Марина была в белом воздушном платье, в чудных белых туфельках-лодочках. Как в кино при замедленных кадрах, плавно струились в воздухе ее волосы, украшенные ярко-красной диадемой, удивительно напоминающей огненно-кровавые ягоды женьшеня.

Они подошли к черному камню, из которого сама природа изваяла скорбную фигуру монаха. Чижик развела гибкими руками заросли папоротника, и возникло чудо – стебель волшебного растения, именуемого корнем жизни, увенчанный пурпурными семенами. Их совместная сокровенная тайна.

– Это твое,– прошептала девушка.– Бери…

Глаза Марины поплыли перед его глазами, узорчатые листья папоротника сомкнулись. Нил запустил руки в кусты. Что-то холодное и неприятное коснулось его пальцев.

Осетров испуганно отдернул руку. И открыл глаза. Ладонь скользнула на ледяной ствол карабина.

Серел рассвет. Он запаздывал, пробиваясь сквозь туман, плывший с болота.

Рекс был очень горячий, тяжело дышал, глаза слезились. Нил снял повязку с ноги собаки. Рана начала гноиться.

Лесник поднялся поискать среди травы глянцевитые продолговатые листья подорожника. Средство, испытанное им на себе не раз. С детства научила мать. Лучше всяких лекарств отсасывает гной.

Мысли в голове были невеселые. Ночь, что он провел под могучим кедром в полном бездействии, только на руку преступнику. Если он шел, значит, теперь далеко, и нагнать его шансов очень мало. Да и способен ли раненый Рекс идти по следу дальше?

Нил уже не сомневался, правильно ли сделал, бросившись в погоню один, не дождавшись подмоги. И чем больше он об этом думал, тем меньше верил в успех.

Если пошли искать его с собакой, то дело могло застопориться на речке Апрельковой, где обрушился мост. Уж на что поднаторевший пес Рекс, а и тот с трудом отыскал след на другом берегу…

И вдруг среди утренней тишины раздался яростный лай Рекса. Нил побежал назад и увидел фигуру человека, отбивающегося от собаки. Откуда только у пса взялись силы! Он приготовился к последнему прыжку, и тут рука с каким-то предметом опустилась на взъерошенную собачью голову. Еще и еще раз…

Рекс повалился на землю.

Осетров не успел даже крикнуть. Более того, он был в совершенной растерянности. Смешались два чувства – злость и радость. Злость – потому, что Рексу было больно, радость – наконец-то пришла помощь! Это был Гай с пистолетом в руке.

– Федор Лукич! – закричал Нил, подбегая к нему.– Не надо! Это же Рекс! Он ранен!

Нил бросился к собаке, и тут в голове у него вспыхнула молния. Тупая тошнотворная боль залила затылок, потекла по плечам, позвоночнику, сделала ватными ноги. Нил потерял сознание.

Пришел он в себя тогда, когда цепкие, железные пальцы заламывали ему руки за спину. Хрустнули запястья, туго схваченные ремнем.

Он медленно выплывал из тумана, накрывшего его болотными гнилостными миазмами. Из разбитого при падении носа текла кровь…

– Вставай,– властно приказал директор заповедника.

Нил не шевелился. Гай грубо схватил его за плечи, поставил сначала на колени, потом на ноги. Пошатываясь, Осетров тупо глядел на Федора Лукича. Через боль в затылке просачивалась страшная догадка.

Плащ… Человек в лодке…

Теперь капюшон у Гая был откинут на плечи. Так вот, значит, кого он преследовал… Вот кто Аделину…

Осетров рванулся к нему, но наткнулся на ствол своего же карабина, который директор держал в руках. Тихо щелкнул предохранитель.

– Не советую,– сказал Гай.

И Нил понял всю безнадежность своего положения. Наверное, Гай пальнет в него сейчас. Потом бросит в болото, и все – никаких концов. Главное, что никто никогда не узнает, что Аделину хотел убить (или убил?) этот человек, который никак не мог у него слиться с образом Федора Лукича, отца Марины, отца девушки, которой слал свой печальный привет лиловый лотос…

Осетров стиснул зубы.

– Ну что же вы? Стреляйте! – процедил он, с трудом разлепляя спекшиеся губы.

Ему показалось, что Гай усмехнулся.

– Не спеши, теперь это от тебя не уйдет,– ответил директор. Он снял плащ, засунул его в туго набитый рюкзак, который Нил сначала и не приметил. Потом приспособил рюкзак на спину Осетрову, закинул за свое плечо карабин лесника и сказал уже спокойнее:

– Топай.

Пошатываясь, словно пьяный, Нил двинулся по увитой жесткими корнями тропинке, еле волоча ноги и спотыкаясь.

Он несколько раз обернулся, бросая прощальный взгляд на своего верного несчастного друга, растянувшегося на малахитовом мху. Сломанная ветка кедра над ним печально покачивалась на ветру.

«Куда меня ведут и зачем? Откуда взялся Гай? – бессвязно проносилось в голове лесника.– А на затылке будет здоровенная шишка… Значит, он меня рукояткой пистолета, как Рекса?…»

Нилу казалось, что он в каком-то дурном, страшном сне, и лесник невольно снова повернулся назад.

Нет, не сон. Гай с его, Нила, карабином на плече шагал метрах в трех, сосредоточенный и мрачный. В его волосах торчали хвоинки.

Они пошли вдоль упругой стены камыша. У Осетрова вертелись на языке вопросы к своему «конвоиру»: «Куда? Зачем? Что все это значит в конце концов?» Но он молчал, пытаясь сам разгадать этот кошмарный ребус. Однако мысли бессвязно путались.

Чтобы как-то разобраться в них, он постарался припомнить по порядку то, что произошло с момента, когда он услышал крик Аделины о помощи. И когда дошел до того, как они добрались до кедра, под которым остался лежать Рекс, в голове пронеслась догадка – собака остановилась неспроста. Вертелась, скулила. А потом всю ночь беспокоилась, то и дело поглядывая наверх, в густую крону дерева. И эта сломанная ветка, и хвоинки в шевелюре Гая…