Джон Гилстрап - Пятьдесят на пятьдесят

Бобби остановился и повернулся к агенту Коутсу. На сей раз он ответил, тщательно взвешивая слова.

– Не думаю, что вы собирались действовать именно так, – сказал он. – Иначе явились бы сюда с целым отрядом, причем вооруженным. А вы приехали один – на разведку.

Расселл позволил себе улыбнуться:

– И обнаружил подозреваемого, который ведет себя так, будто именно он и есть виновный.

Бобби, склонив голову набок, взвешивал сказанное.

– Думаю, мы с вами разберемся и здесь, агент Коутс. Если у вас есть на то веские основания, вы можете меня арестовать, в противном случае – я иду в дом, хочу телевизор посмотреть.

– А как же ваша поездка? – удивился Расселл. – Когда я подъехал к дому, вы как раз направлялись к машине. По-видимому, куда-то собрались?

Бобби хотел было возразить, но передумал:

– Всего вам хорошего, агент Коутс.

Бобби неспешно направился к дому, нажал на кнопку, ворота медленно, с шумом опустились. Расселл крикнул:

– У вас, похоже, такие же шины, как на отпечатках, найденных нами на Поуайт-трейл. – Приятно было увидеть, что слова попали в цель. – Мы с вами очень скоро увидимся, – крикнул Расселл, но ворота гаража уже закрылись.

Бобби с трудом добрался до прихожей и там, цепляясь рукой за стену, соскользнул на пол. Чтобы не потерять сознание, он сел скрестив ноги, сделал глубокий вдох и, сидя с закрытыми глазами, собрался с силами.

Все кончено. Чего и следовало ожидать. Шины – это же ключ к разгадке. Скоро здесь появятся толпы полицейских с ордером на обыск. Пройдет сколько – пара часов? – и все будет кончено. А потом – какой позор! – фотографии в фас и профиль, журналисты с телекамерами.

Ну почему он не признался? Надо было пустить агента Коутса в дом, усадить в гостиной и рассказать все без утайки. Тогда правда хотя бы в протокол попала. Теперь что бы и кому бы он ни сказал, мимоходом или под присягой, все будет воспринято как очередная ложь загнанного в угол преступника.

Бобби встал, добрел до кухни, налил себе стакан апельсинового сока. Вот как, оказывается, во рту пересохло. Холодный сок – вот что было нужно, хоть желудок отказывался принимать даже его.

– Ты сам знаешь, что нужно делать, – сказал он вслух. – Пора звонить.

Судя по голосу секретарши, Барбара Деттрик велела соединить ее с ним немедленно. Трубку она сняла после первого же звонка.

– Бобби?

– Агент ФБР только что ушел. По-моему, он знает, что это сделал я.

– Что он знает, значения не имеет, – жестко сказала Барбара. – И что он думает – тоже. Важно, что он сможет доказать. Давай, рассказывай, о чем он спрашивал, как ты ему отвечал.

Бобби насколько мог подробно пересказал разговор.

– Только слишком уж собой не гордись, – осадила его Барбара. – Это тебе не какой-нибудь деревенщина полицейский. Он из ФБР и отлично понимает, когда ему лгут. А как насчет пропуска, о котором ты так беспокоился? Он о нем упоминал?

– Нет. Как ты думаешь, это о чем-то говорит?

– Надеюсь, лишь о том, что он этой чертовой бумажки просто не нашел. Будь у него на руках такая улика, тебя бы уже арестовали. А насчет обыска? Этот фэбээровец говорил, что вернется с ордером?

– Так прямо – нет. Однако сказал, что узор шин моего «эксплорера» такой же, как и обнаруженный на месте преступления.

– Я думала, ты оставлял машину ниже по склону.

– Ну да, километрах в полутора.

Барбара немного повеселела.

– В полутора километрах! Значит, блефует. Полтора километра – это расстояние, считай, в световой год. К тому же почти на всех «эксплорерах» одинаковые шины. Не думаю, что этим можно тебя обличить.

– И что дальше будет?

– Это зависит от обстоятельств. В любом случае ход не наш. Мы должны сидеть и ждать.

Бобби замолчал. Это как-то чересчур. Ждать, пока они придут и его арестуют? У него нервы не выдержат.

– Хочу сам к ним пойти. Расскажу, как все было, посмотрю, что из этого выйдет.

– Не советую. У фэбээровцев на руках дело, которое тянет на смертный приговор, они только и ищут, на кого все повесить. Пока я точно не узнаю, что именно им известно, думаю, тебе надо сидеть тихо и рот держать на замке.

– Сколько это может тянуться? Не знаю, выдержу ли.

– Выдержишь. Придется. А теперь давай побеседуем о ребенке, который на вас свалился.

– Здесь я пока что ничего не сделал. Пока я к тебе ездил, Сьюзен утащила его по магазинам.

– По магазинам? Где их могут увидеть? Она что, не в себе?

– В настоящий момент – думаю, да. И я понятия не имею, что с этим делать.

Когда зазвонил сотовый, Расселл Коутс пробирался по узкой дороге, ведшей от поселка, где жили Мартины. Только на третьем звонке он вытащил телефон из кармана куртки.

– Коутс слушает.

– Расселл, привет! Это Тим. Спешу сообщить новые подробности. Труп наконец опознан. Звали его Джейкоб Стэннс, он из Западной Виргинии, жил там с братом Сэмюэлом. Еду туда, попробую братца разговорить.

– Так, неплохо. Еще что-нибудь есть?

– Немного. По девять-один-один звонили из придорожного магазинчика неподалеку от Уинчестера. Местные полицейские побеседовали с парнем, работавшим вчера ночью. Фотографий ему никаких не показывали, но парень описал звонившего. Это может быть и Мартин.

– Что он покупал в магазине? – спросил Расселл.

– Заправился бензином и купил пачку подгузников.

Криста Ортега, как и подобает юной леди, сидя на заднем сиденье, ждала, пока дядюшка Хесус откроет ей дверцу. Карлос с плохо скрываемой гордостью наблюдал за тем, как она опирается на поданную Пеньей руку и выпархивает из авто. Когда Криста уже стояла на тротуаре, за ней последовала жена Карлоса, Консуэла, которой Пенья также подал руку. Сам Карлос, сидевший спереди, вышел последним и проследовал за дамами к зданию школы. Пенья шел за ними, неся в левой руке футляр с виолончелью Кристы.

Правая его рука была свободна.

– Карлос, по-моему, это как-то глупо выглядит, – сказала со смехом Консуэла. – Можно подумать, мы прибыли на вручение «Оскара».

– Это получше «Оскара», – ответил Карлос. – Сегодня моей дочери представилась возможность продемонстрировать свой талант.

– Ну, папа! – залилась краской Криста. – Я ведь толком даже не солирую.

Карлос и Консуэла расстались с дочерью у дверей в артистическую. Криста забрала у Пеньи виолончель и отправилась готовиться к концерту.

Оркестр в школе Святого Игнатия был немаленький. Нечто среднее между струнным ансамблем и симфоническим оркестром. Сегодня вечером играть будут сто детей. По два родителя на каждого плюс работники школы, значит, в зале будет человек двести с лишним. Супруги Ортега хоть и прибыли заранее, но выяснилось, что свободные места есть не ближе третьего ряда.