Николай Черкашин - Опасная игра

Карина и в самом деле его заждалась. Махалин, закончив официальную часть допроса, явно подбивал под нее клинья, и Еремеев поспешил увести свою подопечную. На Преображенском валу он остановил таксиста и велел ехать в Сокольники к платформе Маленковской. Там они дождались сергиево-посадскую электричку и сели в хвостовой вагон.

— А где собака? — спохватилась вдруг Карина. Еремеев рассказал, что произошло. Девушка помрачнела, надолго замолчала, потом достала из сумки плейер, надела наушники и, откинувшись на спинку сиденья, ушла в мир только ей слышимой музыки.

По вагону сновали бесконечные продавцы газет, книг, хозяйственной мелочи.

— Анекдоты про Штирлица и Чапаева, Вовочку и Горбачева, Ленина и Брежнева, чукчу и Рабиновича…

— Свежие номера «Совершенно секретно», «Спид-инфо», «Страшная газета», «Клюква», «Шесть соток», «Подмосковные известия»…

— Всего за полторы тысячи увлекательное дорожное чтение: очень крутой детектив с тремя загадочными убийствами, эротическими сценами и неожиданной развязкой. Покупайте новый триллер Эдвардса Конти «Смерть в черной шляпе». Такого вы еще не читали!

«Пошел к черту, дурак! — мысленно послал его Еремеев. — Жизнь покруче любого триллера. Тебя бы сейчас вместе с автором твоего детектива в мою шкуру…»

Карина протянула ему наушники. Он закрепил стереофоны на голове, и в уши нежно прянула роскошная раздольная музыка. По первым же летящим мерцающим аккордам он узнал оркестр Поля Мориа. Потом полилась грустная и глубокая мелодия с человеческим придыханием керамической флейты — окарины. Она всевластно и мягко собрала раздерганную душу воедино, повела, повлекла ее вверх, ввысь, и та внимала ей завороженно и отдохновенно. Джеймс Ласт. Усталый Моцарт двадцатого века…

«Сволочи эти музыкальные редакторы! — озлился вдруг Еремеев. — Гонят на радио сплошной рок. Заводят людей, как роботов, на агрессию, разрушение, на излом, бесовщину… А народ надо успокаивать, утешать, умирять. Что бы им озверение не снимать? Крутили бы Джеймса Ласта с утра до ночи. Так нет, как стекловату в уши забивают…

Карина дернулась и обеспокоенно оглянулась. Еремеев снял наушники.

— Ты чего?

— Прошел знакомый один. Из нашей фирмы…

— Он тебя заметил?

— Кажется, нет.

— Есть доброе морское правило: если ситуация кажется тебе опасной, считай, что она опасна. Выходим!

Они вышли на станции Пушкино и сейчас же затерялись в пестрой толпе привокзального торжища. Судя по рассказам отца, оно очень походило на «шварцмаркеты» в послевоенной Германии. Тем более что добрая половина товаров здесь была немецкого производства. А уж водка — почти вся «шнапс».

Еремеев купил для подарка бутылку «Никольской», на этикетке которой был изображен псевдорусский казак с дворницкой бородой, в обкомовском «пирожке», сдвинутом на манер папахи, с витыми немецкими погончиками на зеленом мундире. Пусть Тимофеев, природный казак, к тому же Николай, потешится над этой «Никольской». Бутылка в чемоданчик не влезла, пришлось произвести кое-какую переукладку. Парень с нагрудной табличкой «Куплю ордена, золото, иконы» заглянул через плечо:

— Почем ордена, дядя?

— По литру крови за каждый. Племян-ничек…

— Я серьезно…

— И я не шучу.

— Совок ты непроцарапанный, — сплюнул парень с рыжим «ирокезом» на стриженой башке.

— А за «совка» схлопотать можно, пизьнесмен хренов, зелень подкильная, рвань дешевая…

— Но-но, не очень-то!..

Незадачливый бизнесмен на всякий случай подался поближе к синей «волге», на лобовом стекле которой белел лаконичный плакатик: «Куплю все».

— Ну, ты, купец х…в, продай тачку.

— Не продается.

— Да брось ты. Все продается. Почем брал?

— Десять тыщ зелеными.

— Ясно, что не деревянными. Двенадцать плачу.

— Это как, серьезно, что ль?

— Я ж сказал — не шучу.

Еремеев достал из чемоданчика пачку долларов. Карина с интересом следила за их торгом, невольно подзадоривая парня одним лишь своим присутствием.

— Ну, это подумать надо, — процедил «ирокез».

— Чего тут думать, две тысячи чистого навара. Сколько тебе, христопродавцу, нужно икон продать, чтоб столько огрести?

— Ну, это смотря какие иконы…

— Пробег большой?

— Сорок тысяч накрутил.

— Годится. Где на учете?

— В Сергиевском ГАИ.

— Поехали. У меня там знакомые. Враз переиграем.

Еремеев по-хозяйски распахнул заднюю дверцу, швырнул на сиденье Каринину сумку. Сам сел рядом с водителем, умостив на коленях «тревожный» чемоданчик.

— Ну, трогай!

Парень вырулил на Ярославское шоссе и широкая, в соснах по обочинам, магистраль понеслась под колеса.

«Ирокез» врубил приемник, подцепив на антенну какой-то очередной эстрадный вопль. Еремеев поморщился, хотел попросить убавить громкость, но не стал. В этом орище тонул для чужих ушей их разговор с Кариной.

— Ты что, серьезно хочешь купить эту тачку? — спросила она.

— Да. Мне нужны колеса.

— Выбери что-нибудь получше.

— Мне не нужна иномарка. Меня устраивает «волга».

— Чем? На нее бензина не напасешься.

— Зато она по нашим дорогам. Кирпич можно возить, цемент. Строиться буду.

Это была полуправда. Конечно, машина великое подспорье для строительных дел, но помышлял он о ней и раньше, до пожара, лелеял мечту посмотреть Россию от Москвы до Владика с четырех колес. Теперь и вовсе полезно было бы отскочить от столицы куда-нибудь подальше Хотькова и подольше, чем на грядущее лето… Куда? Еще есть время выбрать. Да и с майором потолковать бы не мешало.

— Девушку вот только высадим в Хотьково и в Сергиев, — предупредил Еремеев «ирокеза». Тот молча кивнул рыжим гребнем.

— А что я буду в Хотькове делать? — обеспокоенно спросила Карина.

— Подождешь меня у моего приятеля. Я приеду, будем совет держать — что, куда и когда… Кстати, ты знаешь почему Хотьково Хотьковым назвали?

— Почему?

— А тамошний монастырь принимал на ночлег всех странников-паломников — хоть кого, Хотьково.

— Далеко оно, это Хотьково?

— Да за четверть часа домчим.

Доехали и того раньше: минут за десять, свернув с Яро-славки под виадук и налево, пронеслись мимо дорожного щита с названием древнего городка, а там и холмистая панорама старинного монастыря открылась, бесцеремонно обстроенного кирпичными параллелепипедами жилых блоков. На самом въезде в город их обогнал зеленый «рафик», а вслед за ним стремительно пронеслась голубая «мазда». Она поравнялась с микроавтобусом, и тут из открытых ее окон грянули в два ствола автоматные очереди. Били почти в упор недолго, но верно. «Рафик» завилял, чиркнул бортом в надолбу телеграфного столба и опрокинулся поперек узкой шоссейки, заскользил к мостику через Ворю.