Александра Маринина - Фантом памяти

Утром я вскочил ни свет ни заря и тут же потянулся к книге. Идиот, ну на какое проникновение в душу автора я рассчитывал, проглатывая по странице меньше чем за минуту! С такой скоростью можно только за сюжетом следить, больше ничего из текста не выудишь. Нужно читать медленно, со вкусом, смакуя каждую фразу, стараясь видеть перед собой картинку, как это происходило с героем "Театрального романа" Булгакова. А я как читаю? Как дешевый потребитель, которому не интересен автор как личность, а для которого важно только, кто кого обманул, кто о чем не догадался, кто кому рога наставил, в чем фишка и кто кого в конце концов победил. Я слишком тороплюсь, потому у меня ничего и не получается. Вот сейчас я начну вчитываться в текст, и все заиграет совсем по-другому.

Надежда ожила и трепыхалась во мне часов до пяти вечера.

Потом взмахи ее крыльев сделались все слабее и реже, я медленно двигался к концу книги, а результата все не было. К ночи я был на грани отчаяния. Я делал все как надо, я вгрызался зубами и впивался глазами в каждое слово, в каждую метафору, как безумец, перед которым высыпали тонну орехов и сказали, что в одном из них вместо ядра - десятикаратный бриллиант чистейшей воды.

Но, засыпая, я снова надеялся на то, что уж завтра-то непременно все вспомню. Ведь нерасколотых орехов становится все меньше и меньше, и рано или поздно я обязательно найду бриллиант.

На следующий день я закончил "Время дизайна" и жадно схватился за "Треугольный метр". Мне даже в голову не приходило выставить самому себе оценку и решить, понравилось мне то, что я написал, или нет. Я читал не для того, чтобы понять, хороший я писатель или плохой. Я читал, чтобы вспомнить свою жизнь и самого себя.

Во вторник, к середине дня, я одолел и вторую книгу, но безрезультатно. Ничего, ничего, завтра приедет Муся, привезет материалы, и эта новая информация, объективно отражающая мою жизнь, упадет, как говорится, "на свежие дрожжи". Завтра все и случится, я тщательно подготовился к этому событию.

Закрыв книгу, я выглянул в окно. Листва на деревьях наливалась сочной зеленью, по дорожкам парка бродили мужчины и женщины разного возраста, одетые кто в спортивные костюмы, кто в джинсы и свитера, а кто и во вполне цивильное платье. Последние, вероятно, были посетителями, приехавшими навестить родных или знакомых. Мне захотелось выйти прогуляться, ведь я больше двух недель провел в четырех стенах, глотая свежий воздух через открытое окно. Я уже потянулся было к шкафу, чтобы взять с полки свитер, но страх и неуверенность снова одолели меня. Рассудком я понимал, что бояться совершенно нечего, здесь никто меня не знает, и никто не станет приставать ко мне с деловыми разговорами, максимум о чем могут спросить, так это о самочувствии и о причине травмы, но такой разговор я вполне могу поддержать. Да, рассудком я понимал, что страхи мои глупы и беспочвенны, но, к сожалению, кроме рассудка, у людей наличествует уйма других совершенно лишних придатков, например, эмоции и ощущения. Эти придатки вечно путаются под ногами и мешают целеустремленному рассудку планомерно двигаться вперед, к заветным рубежам. Матушка появилась, когда я скучно ужинал.

- Андрюша, это не дело, - начала она, окинув меня зорким профессорским оком. - Ты очень плохо выглядишь. Почему ты совсем не гуляешь? Эмма Викторовна на тебя жалуется.

- Да? - удивленно усмехнулся я. - И чем же я не угодил нашей дорогой Эмме Викторовне? По-моему, она должна меня просто боготворить, ведь я ни на что не жалуюсь, не требую внимания и покорно позволяю колоть себе в задницу витамины и всякую гадость.

- Не ерничай, тебе это не идет. Эмма Викторовна удивляется, что ты платишь такие большие деньги за пребывание в клинике и совершенно не пользуешься тем, что тебе здесь предлагают. Ты хотя бы знаешь, что здесь прекрасная водолечебница? Тебе давно пора подлечить нервную систему, и курс ванн - это как раз то, что тебе нужно. А твое колено? Жаловаться на то, что оно ноет при перемене погоды, ты не забываешь, а о том, что здесь можно пройти курс бальнеотерапии, ты забыл, хотя я тебе десять раз говорила об этом и ты обещал, что все сделаешь.

- Хорошо, - я кивнул с видом покаянным и покорным, - завтра же займусь этим, прямо с утра, обещаю тебе. Ты опять приехала одна? Ты же обещала привезти Женьку.

Сына я видел за все это время один раз, мать привезла его в клинику и через час увезла: вид заметно выросшего, окрепшего в плечах и повзрослевшего сына поверг меня в такой шок, что я не смог справиться с нервозностью, результатом чего явилась такая головная боль, что я скрипел зубами и стонал, обхватив ладонями виски. Женька перепугался и расплакался, мы с Линой были людьми здоровыми и если и болели, то исключительно легкими простудами, и мальчик никогда в жизни не видел так близко настоящей болезни. Матушка решила, что визиты в клинику для ребенка не полезны, пока я окончательно не приду в норму.

- Да, Андрюша, я обещала привезти мальчика, если ты будешь хорошо себя чувствовать. Но ты даже не выходишь на прогулки, значит, ты еще очень слаб. Я не могу рисковать. Я специально позвонила Эмме Викторовне, прежде чем ехать сюда, и после разговора с ней решила Женечку оставить дома. Пусть лучше делает уроки.

- Господи, какие глупости! Если бы я знал, что ты из-за этого не дашь мне повидаться с сыном, я бы гулял с утра до вечера. Я прекрасно себя чувствую.

- Тогда почему ты не выходишь?

- Мамуля, ты же знаешь, я с детства не был любителем погулять. Вот посидеть с книжечкой, почитать - это да, это я всегда с удовольствием. Обещай, что в следующий раз привезешь Женьку, ладно?

- Ладно, - улыбнулась она. - Но и ты мне кое-что пообещай.

- Ну я же сказал, завтра прямо с утра попрошу Эмму Викторовну, чтобы она назначила мне всякие эти твои терапии.

- Я о другом, сынок.

Матушка понизила голос и пересела с дивана на широкий подлокотник кресла, в котором сидел я. Ее теплая сухая ладонь легла мне на затылок.

- Ты обещал написать книгу о Верочке. Ты даже уже начал над ней работать. Во всяком случае, ты мне так сказал.

Вот елки зеленые! Неужели она меня все-таки дожала? С того момента, как умерла Вера, матушка постоянно твердила, что я должен написать книгу, посвященную памяти сестры. В книге должна быть описана ее нелегкая и трагическая жизнь и раскрыта суть ее характера. Это мой долг сына и брата. Мама очень тяжело пережила смерть дочери, и первые месяцы после похорон Веры заставили меня думать, что я был у нее нелюбимым сыном. Во всяком случае, несколько раз она позволила себе, правда в истерике, выкрикнуть: "Почему умерла она, а не ты!" Я старался не обращать внимания и не обижаться, списывая эти слова на горе, которое лишает мать рассудка. Но заноза осталась. И остались бесконечные сравнения с Верой, которые были, разумеется, не в мою пользу.