Леонид Марягин - Экран наизнанку

Георгий Матвеевич Звонилкин расхаживал вдоль полупустых рядов класса, где шло занятие литературного кружка, и вещал:

- Вы должны знать, что классик марксизма говорит: история повторяется дважды: один раз как трагедия, другой раз - как фарс.

Ребята слушали с постными лицами.

- Мы видели, какой всенародной трагедией была кончина товарища Сталина, теперь мы видим, каким фарсом у нас в школе обернулся арест врага народа Берии. Вы были свидетелями истории с его портретом, в которой участвовал наш кружковец. И я предлагаю...

Ленька заглянул в дверь класса, где шло занятие кружка.

Ребята, увидев его, засмеялись.

Он не понял причины смеха и, оглядев себя, на всякий случай пригладил волосы.

- Заходи, Леня, заходи, - позвал Звонилкин, - как раз ты-то нам и нужен.

Леня прошел к задней парте и сел.

- Я предлагаю, - продолжал Звонилкин, - каждому написать юмористический рассказ "Портрет Берии сгорел". И обнаружить свою точку зрения.

- А я напишу рассказ "Берия сгорел", - сказал Харламов, и ребят это развеселило.

- Не советую, - предостерег руководитель, - на это у вас нет материала.

- Не нашего ума дело? Так? - не унимался Харламов.

- Так, - раздраженно согласился Звонилкин. - Писатель может хорошо написать только о том, что видел и знает.

- Но про амнистию уголовников, которых выпустил Берия, мы здесь, на сто первом километре, знаем очень хорошо, - вдруг включилась в разговор девушка-очкарик.

- Хорошо, но не все! - подхватил Витек.

- Верно, Харламов, не все, - учитель оценил поддержку. - Поэтому...

Но Харламов и не собирался поддерживать Звонилкина. Его занимало другое:

- А вы объясните, Георгий Матвеевич, почему уголовники не имеют права раздевать и воровать в Москве, а за сто километров от столицы мира пожалуйста? Прописывайтесь, грабьте! Здесь можно, здесь уже сто первый километр!

Ленька, не поворачиваясь, повел глазами в сторону приятеля: неужели сейчас он расскажет о костюме?

Звонилкин остановил Витькины рассуждения:

- Не нужно обобщать. У тебя нет для этого данных.

- Есть, - не унимался Харламов.

- Я сказал - нет, - напрягшись и с раздражением пресек его руководитель и улыбчиво продолжил: - Вернемся к юмору. Я особенно рассчитываю на юмористический рассказ Лени как участника поджога портрета.

- У меня сейчас с юмором плохо, - сказал Ленька и хлюпнул носом.

Борька Куликов стоял на крыше сарая у голубиного лотка с сеткой и смотрел в небо через бинокль. За пазухой, под рубашкой, у него топорщились и покурлыкивали чиграши.

- Кулик! - позвал Ленька снизу.

Кулик опустил бинокль, увидел Леньку и присел на корточки.

- Щас!

Он мигом спрыгнул с крыши, очутился внизу рядом с Ленькой и сообщил:

- К Косте сегодня утром эти двое приходили, которые на тебя прут: Котыша и второй. Похоже, за пазухой у Котыши что-то было. Зашли к нему в сарай и тут же вышли.

- Уже пустые? - уточнил Ленька.

- Вроде того. У Котыши рубашка была выпущена.

Сообщение не предвещало ничего хорошего.

- А где сейчас Костя?

- У себя в сарае.

Ленька шагнул в сторону Костиной "берлоги", но Кулик остановил:

- Не ходи сейчас - он там с Руфкой.

Ленька понимающе кивнул и ушел.

Борька, прищурясь, поглядел в яркое небо, приложил к глазам бинокль и, выхватив затем из-за пазухи чиграша, кинул вверх.

Чиграш пошел кругами.

Костина компания разместилась на опушке леса. Сквозь стволы сосен просматривался неопрятный цементный забор завода-холодильника. Сам Костя сидел под сосной на травке, по-турецки поджав ноги, перед газетой, на которой круг ливерной колбасы, лук, хлеб, стаканы и две бутылки "белой головки" образовали заметную горку. Рядом с ним в такой же позитуре выкладывал из авоськи банку с огурцами Булка. Третий - широкоскулый - стоял на коленях перед патефоном и накручивал ручку. Патефон издавал членораздельные звуки.

Костя жестом приказал Леньке сесть рядом.

- Выпьешь?

Ленька отказался.

- За тех, кто там, - поднял граненый стакан Костя.

Выпили. Зажевали луком.

Море шумит,

Звезда за кормой.

Чайка летит

Рядом со мной...

вещал с пластинки Утесов.

Широкоскулый налил еще и предложил:

- За тех, кого нет.

Булка протянул стакан, чтобы чокнуться. Широкоскулый остановил:

- За покойников не чокаются.

- Чокаются, - возразил Костя. - Если мы о них помним - они здесь.

С Костей не спорили - чокнулись и выпили.

Костя протянул Леньке кус ливерной колбасы, и тот не посмел отказаться, - давясь, ел.

Мальчик в поход

Ушел с кораблем.

Завтра придет

Лихим моряком,

шипела пластинка.

Широкоскулый поднял голову, за его взглядом повернулись все.

На опушку вышли и остановились в двух шагах от компании Котыша с перебинтованной головой и его постоянный кореш Сидор.

- Ну, рассказывай, - скомандовал Костя, не предложив пришедшим сесть.

Широкоскулый снял патефонную головку с пластинки.

- Мы сработали сельмаг на семнадцатом торфоучастке. Ночью заныкали, что взяли, здесь, рядом, у старицы... - Котыша мотнул забинтованной головой в сторону, показывая, где они прятали ворованное. - А утром приходим ничего нет. Пусто.

- Значит, у вас увели под утро? - уточнил Костя блекло, без выражения.

- Значит, - согласился Котыша.

- Ага, - поддакнул Сидор.

- Он говорил, - Котыша показал заскорузлым пальцем на Леньку, - что у него деньги бывают в воскресенье, а во вторник не бывают... А вчера был вторник, и он был при фанере.

- Все?

- Все.

- Теперь ты растолкуй, - предложил Костя, не глядя на парня.

- В субботу "красилка" выходная. Мы берем оттуда товар. В воскресенье от молдаван с рынка за товар приходят деньги, - с большими паузами, преодолевая внутреннюю дрожь, говорил Ленька, пытаясь формулировать четко и ясно, чтобы не поняли как-нибудь иначе. - Вчера действительно был вторник, у меня оставалось рублей двенадцать, и я сел с ними в карты...

- А ты где был под утро? - Костя повернул голову к Леньке.

- Дома. Спал.

- Мамка с папкой видели? - усмехнулся Костя и продолжил сам, растягивая слова, как это делают, когда убаюкивают ребенка. - Ну, у них мы спрашивать не будем... А кто еще может подтвердить? Думай! - Это прозвучало уже угрожающе.

Ленька оцепенел. Внезапно ему стало жарко. Пока он искал ответ, и Костя, и Булка, и тот, другой с ними внимательно и жестко смотрели на Леньку.

- Могут подтвердить, - вспомнил Ленька, - и даже двое. Я утром, только рассвело, пошел поссать. А возле уборной очередь... Валька Шалавая Вовкина сестра. Он как раз с ними в деле был. А перед ней Семен, сосед. Дверь к двери...

Булка и широкоскулый развернулись к Коновалову.

- Ты его сукой назвал? - Тяжелый взор Кости уперся в Котышу.

- Назвал, - сухими губами пролепетал Котыша. - А что такого! - Он вдруг вскинулся и тут же заглох.