Леонид Марягин - Экран наизнанку

Сева нес над непокрытой головой шефа зонтик, а шляпу держал в другой руке...

- И ты должен мне помочь.

Вот этого Сева не понял и поднял на шефа вопрошающий взгляд. Шеф остановился.

- Почему я посылал тебя в МУР? Подумай.

- Вам не хватало конкретности в сценарии...

- Вот! Сценарий нужно лечить на ходу. Твой рассказ, где топят вора, который обокрал своих, я хочу включить как эпизод в картину. Согласен?

- Согласен.

- Деньги за это ты получишь. Но без упоминания твоего имени. Согласен?

Сева молчал.

- Я не хочу тебя ущемлять... но наш сценарист - маститый писатель, можно сказать - классик. И рядом с ним неловко писать тебя в титры. Тем более за один эпизод.

Сева молчал, и шеф сменил тему, двинувшись вдоль натурных декораций.

- Я мечтаю о новой постановке "Ивана Грозного". Ты будешь у меня не вторым режиссером, а сопостановщиком. Это дороже, чем авторство одного эпизода... если, конечно, ты всерьез решил стать режиссером. Согласен на такие условия?

Тяжелая трость Давыдовича врезалась в мягкий грунт.

Сева кивнул не сразу

- Чтобы снимать "Грозного", нужны большие деньги. Их не дадут без решения президиума ЦК... поговори с отцом Тамары. Он обещал мне... напомни...

- Я видел его всего один раз...

- Будешь видеть чаще.

- Возможно, - вынужден был открыться Сева.

- Вот видишь, - понимающе кивнул Давыдович, - давай помогать друг другу. Хочешь Новый год в Доме кино встречать? Бери с собой Тамару, мне дадут лучший стол!

- Не смогу. Пригласили домой... К Тамаре.

- Это серьезно, желаю удачи! - Давыдович энергично протянул руку Севе. - И никаких неопределенностей! О своих намерениях нужно говорить конкретно.

Губан окликнул Севу на улице Горького в том же месте, где раньше произошло знакомство с Галкой.

- Свататься идешь? - хмыкнул он, посмотрев на букет в руках приятеля.

- Предположим, ну? - ощетинился Сева.

- Не торопись. Тише едешь - дальше будешь.

- Тебя не спросил!

- Я и так скажу, - с превосходством ответил Губан, - папашу твоей невесты сняли за крупные злоупотребления!

- Откуда ты знаешь?

- Видел набор в нашей газете. Должно было пойти в сегодняшний номер, но оттуда поступила команда - задержать публикацию...

- Может... отменили? - недоверчиво спросил Сева.

- Не, - ехидно ответил Губан, - всего-навсего отложили. Чтобы не портить народу праздничного новогоднего настроения. Как же так! В руководстве страны - вор! Я думаю, потом имущество его конфискуют... Так что - лопнуло твое благополучие...

Губан рассуждал, придерживая оттопыренные карманы с бутылками портвейна.

Сева, не дослушав, бросился к соседнему телефону-автомату.

Звучали длинные телефонные гудки.

Все окна в высотном доме на Котельнической светились.

Ефим Давыдович готовил себя к встрече Нового года. У трельяжа в спальне выдергивал пинцетом волосы с кончика носа.

Торс борца в крахмальной рубашке на тоненьких голых ногах, в ярком полосатом галстуке. Он с неудовольствием поднял телефонную трубку с прикроватной тумбочки:

- Слушаю... Сева! Ты не вовремя! Что?

Давыдович сел на кровать.

- Откуда узнал? - Он полез в тумбочку за патрончиком с нитроглицерином и положил белый комочек под язык.

- Это точно? - переспросил он, не закрывая приоткрытого рта. - Значит, не зря Вера намекала... это конец моего замысла...

- Печально... - только и смог выдавить Сева на другом конце провода.

- Что тебе печально! - сочувствие взорвало мэтра, - тебе - печально! Для меня это конец мечты о "Грозном"! Печально! Ты женишься. Деньги там есть. Квартира есть. Машина есть. Дача - тоже. Что тебе еще надо!

Монолог шефа был ударом наотмашь. Шеф срывал злобу.

- Мне нужна профессия, которую я полюбил! - В голосе Севы звучали одновременно обида и твердость.

- Будет тебе профессия, - Давыдович понял, что перебрал, и продолжил, как мог, миролюбиво, чтобы отделаться. - Мне тут звонил Лукинский, он хочет делать про Фрунзе. Спрашивал о тебе. Приглашает.

- Кем? - после паузы спросил Сева.

- Ассистентом! А ты хотел - режиссером? Еще сопли не высохли! Давыдович швырнул трубку и тупо смотрел на свое тройное - в разных поворотах - отражение в трельяже.

Сева подавленно уставился на нелепый в этой ситуации букет.

Из повисшей в руке телефонной трубки неслись гудки.

В такой момент идти в дом с предложением... Там не до него... А вообще-то "до него" там без случившегося?..

Снова возник Губан. Будто подслушал его размышления.

- Если раздумаешь идти к невесте, приходи на Пушкинскую, думаю, будет не скучно. Только мужиков недобор. - Он нацарапал на клочке бумаги адрес и вложил его в чащу букета. - И учти: зять проворовавшегося чиновника в вашем кино никому не нужен. От тебя побегут, как от чумного!

- Отвали! - только и оставалось сказать Севе.

Понуро, с опущенным букетом он брел к Тамариному "начальственному" дому мимо светящихся новогодних витрин с размашистой надписью "С Новым годом!". Мимо веселых прохожих с крохотными елочками.

У подножия памятника Пушкину клубилась новогодняя толчея.

Из-за толстенного дуба, перехваченного златой цепью, появлялся "кот ученый"...

Развернувшись налево, кот сказывал "Сказку о попе и о работнике его Балде".

- От первого щелка подпрыгнул поп до потолка, - с восторгом рассказывал "кот ученый".

Сева недолго простоял в толпе зрителей, жующих горячие булки с сосиской.

Его мало интересовало сказочное шоу или, как оно официально называлось, обозрение. Но слова "от первого щелка подпрыгнул поп до потолка" звучали в ушах всю дорогу к Тамаре.

Недалеко от дома Тамары пришлось огибать изрядный строй людей, так как пересечь его очередники не разрешили, приняв за нахала, желающего протыриться без очереди.

- Одесская кончилась, осталась только краковская! - звучали ему вслед выкрики очередников.

Держа букет перед собой, он открыл дверь Тамариного подъезда, за которой возникла фигура знакомого охранника.

- Никого нет дома! - Охранник не был так же вежлив и обходителен, как тогда, на дне рождения Тамары, сообщая, что Фролов не приедет.

- Как это? Я же звонил час назад, - растерялся Сева.

- Тебе же русским языком говорят: никого нет дома! - И, предвидя следующие вопросы, страж информировал: - Улетели.

- Куда?

- Для тебя - в никуда! - Охранник захлопнул дверь.

Сева оторопело стоял перед входом с нелепо торчащим перед собственным носом букетом, потом сунул его под мышку, сделал несколько неуверенных шагов от двери, остановился, долго смотрел на букет, что-то соображая, тряхнул им, как банным веником, и резко швырнул цветы на заснеженный асфальт.

Из распластанных цветов вывалилась писулька Губана.

Поднял ее, на этот раз внимательно прочитал...

Из заиндевевшего оконца Тамариного подъезда выглядывал охранник.