Леонид Марягин - Экран наизнанку

- Научишься, - отмахнулся Давыдович, считая вопрос решенным.

- А если мы вдвоем, с Певзнером? Он старше меня, солиднее...

- Старше! - взревел мэтр, - Аркадий Гайдар был моложе тебя и полком командовал! А ты - "вдвоем". Вдвоем хорошо пилить дрова! В общем, решай: или ты один, или - обратно, в "Националь", пить кофе и мечтать о признании...

Весь этот разговор происходил на глазах у съемочной группы.

Певзнер, не дослушав его, вышел через щель павильонных ворот.

Хлопушка "Цена человека".

На экране героиня Элла "рвала страсти в клочья".

Сцену мы уже видели, но в этот раз камера фиксирует крупно лицо героини.

- Коля! Ты должен прийти и все рассказать в милиции! Все, как было! Ты же мне рассказал - и я поверила! Расскажи там. Там тоже люди!

Героиня совершает много физических усилий, тормоша и дергая Колю. Но глаза - пусты.

Снова хлопушка "Цена человека".

- Где люди? - враждебно отстранил героиню от себя герой Коля, которого на этот раз мы видим только со спины. - В милиции?

- Да, в милиции. Пока ты сидел, многое изменилось.

- Откуда тебе знать?

- Я хожу на работу, хожу по улицам... Вижу, что происходит вокруг!

Снова хлопушка "Цена человека".

И новый дубль последнего кадра

- В стране все изменилось! - этих слов в предыдущем дубле не было.

В зале зажегся свет.

- Кто хочет сказать? - спросил Давыдович.

Группа и редактура молчали.

Героиня Элла из-под ладони, прикрывающей глаза, зорко следила за присутствующими.

Сева вжался в обтянутое белым чехлом кресло, но что-то заставило его подняться:

- Я.

- Говори! - разрешил мэтр.

- В прошлый раз я был потрясен материалом, а сегодня... что тут долго говорить... все сыграно фальшиво...

- Кто ты такой?! - взревел Давыдович. - Как ты сюда попал? Вон со студии!

Сева сглотнул комок, образовавшийся в горле, и вышел.

Героиня Элла ухмыльнулась краешками губ.

Директор студии попенял мэтру:

- Вот, берешь их из провинции, а они срут на голову!

- Что можешь делать? - спросил прораб, не отрывая взгляда от бумаг, в которых он на ходу проставлял какие-то цифры.

- На флоте был по радиолокации... - отвечая, Сева понимал, что флотская специальность здесь ни при чем, а киношная - тем более.

- Этот дом строится пока без радиолокации, пердячим паром... Маляром пойдешь? - Мимо прораба пронесли носилки со строительным мусором, и он отвлекся от Cевы: - За территорией все вываливайте! Понятно? Проверю! И наряды не закрою! - погрозил он вслед чернорабочим и снова занялся Севой: Маляром, понял?

- Пойду, если общежитие дадите, - согласился Сева.

- Московской прописки, конечно, нету?

- Что спрашивать! - подтвердил Сева.

- А судимость, конечно, есть?

- И судимости нет, - улыбнулся Сева.

- Уже легче. Иди, паспорт и трудовую книжку сдай в кадры. Они дадут ордер на место в общежитии. - И прораб протянул Севе записку.

Комната в общежитии была коек на восемь. На угловой, несмотря на дневное время, лежал парень в одежке и обувке и пел, подыгрывая себе на гитаре.

Коля парень не простой, Колька наш пройдоха

Если ищут до сих пор, значит клали плохо.

- Какая койка свободна? - перебил его стоящий у дверей со своим неизменным портфелем Сева.

Парень окинул взглядом новичка и продолжал петь:

Если фраера поддел на тропинке узкой,

Значит, к Зое прилетел со своей закуской!

Ваши уши - не топор, вас замучит совесть,

Я кончаю разговор, закругляю повесть!

Он приподнялся на локтях и спросил пришедшего:

- Обождать не можешь? Торопишься на трудовой подвиг за копейки?

- Мое дело, - отрезал Сева, - я про койку спрашиваю.

- Вон та, - лениво показал гитарист и, когда Сева сунул под указанную койку портфель, добавил: - Ты свой сундук здесь не оставляй - сразу уведут. Сдай комендантше.

Гитарист снова запел:

Ваши уши не топор, вас замучит совесть,

Я кончаю разговор, закругляю повесть!

Сева, в заляпанном краской комбинезоне, стоял на подоконнике лестничной клетки и тщательно красил оконную раму.

Подошел такой же перемазанный работяга, спросил:

- Тебе какой разряд дали?

- Пятый.

- А зарплату какую обещали?

- Сдельно. Сколько заработаю.

- Если по малярке процентовку закроют, получишь за месяц триста.

- Сколько? - поразился Сева.

- Сколько слышал. Хочешь больше?

- Кто не хочет? - пожал плечами Сева.

- Видишь вон того мужика, - работяга показал через окно вниз, где по двору шел низкорослый коренастый крепыш.

- Ну, вижу - это наш прораб.

- Во! Мы хотим его помять, чтобы закрывал процентовки, как надо! Работяга показал, что значит помять. - Пойдешь с нами?

Перспектива избиения начальника не улыбалась Севе, и он уклонился:

- Надо подумать...

- Подумай, а то мы тебя помнем!

- Отвали.

Работяга отвалил.

Сева присел на подоконник переварить предложение и во дворе неожиданно увидел Ефима Давыдовича - тот стоял, нелепый в своем модном наряде, среди куч строительного мусора, а крепыш-прораб показывал ему этаж, где работал недавно испеченный второй режиссер мэтра.

Давыдович шел навстречу Севе, разбросав руки в стороны.

- Звонила Тамара, беспокоилась, куда ты исчез, - он засмеялся, успокоил ее. Сказал, что в командировке... Пришлось разыскать... не пора тебе возвращаться?

- Вам виднее, - уклонился от прямого ответа Сева.

- Тогда поехали, - Давыдович массивной бамбуковой палкой указал направление.

- На стройку просто только поступить, а уволиться... - И Сева пояснил сложность положения: - В кадрах паспорт отбирают.

- С отделом кадров я устрою. Но, впредь учти, не вздумай хамить при всех. - И мэтр ушел в кадры.

За спиной Севы снова возник работяга.

- Ну, идешь с нами мять прораба?

- Отвали! - огрызнулся Сева.

- Помнем! - пообещал работяга и ушел.

- От тебя пахнет краской, - сказала Тамара в танце, ожидая разъяснения.

- Две недели снимали на стройке, - не моргнув глазом соврал Сева.

- С чего вдруг? - удивилась она.

- Герой освободился из колонии и теперь по воле Давыдовича работает на стройке...

- Перевоспитывается! - понимающе кивнула Тамара. Конечно же, Верочка информировала подругу о истинном положении Севы на студии, но он продолжал игру:

- Приобретает трудовые навыки с кистью в руке...

Танцевали в пустой квартире Тамары.

Из радиолы звучала новая песня Утесова:

Сам не знаю, как я раньше жил.

Как тебя не знал и не любил.

Появилась ты средь бела дня,

Поселилась в сердце у меня.

Будь со мною строгой, будь со мною нежной,

Будь моей тревогой, будь моей надеждой...

Маленький столик, мимо которого они протанцевали, был сервирован на двоих. Поварихи Клаши и близко не было.

Мне с тобой, красивою такой,

Даже как-то совестно порой.

До сих пор я не могу понять,

Где я смелость взял тебе сказать: