Анна Ольховская - Драконовское наслаждение

Но переживать по поводу того, что меня не взяли нежно на руки, прижав мое бледное лицо к заботливой груди, я не стала – милейший человек по кличке Сивый, судя по смраду, дезодорантами не злоупотреблял, и быть мешком в данном случае было гораздо комфортнее.

Комфортная доставка к эшафоту...

– Так, все, – просопел Сивый, поерзав моей тушкой по плечу – неудобно ему, бедняжке, – я пошел. Минут через десять буду, жди здесь, никуда не отходи, заблудишься – искать не буду, времени на это нет.

Что пробурчала в ответ Марина, я не расслышала. Да и не старалась особо, с нарастающим страхом боролась. Он, зараза, никак не желал сидеть в чулане, тесно ему там, видите ли! И выпер-таки, и начал все остальные чувства и эмоции из души вытеснять, разум отключать.

А главное – активно мешать. Ведь такой удобный момент: похититель считает меня глубоко погрузившимся в обморок полутрупом, сопротивления не ждет, напарница его осталась в вертолете, руки-ноги у меня не связаны – давай, Варька, действуй!

Стукни его ногой по... нет, туда не дотянусь, но по пузу – должна, а это тоже весьма болезненно. От неожиданности он тебя обязательно выпустит, тогда хватай все, что под руку попадется – камень, палку – и бей его по голове, а потом беги. Куда угодно, лишь бы затеряться!

Вот о чем мне орали, срывая голос, разум с инстинктом самосохранения.

Но растекавшийся в душе липкой черной лужей страх шепелявил: «Ну куда, ты что?! Ты не сможешь его ударить достаточно сильно, ты ведь босая, тебя из постели вытащили! А если и получится – быстро убежать не сможешь, потому что, напоминаю, босая!»

И нудил, и гипнотизировал, и лишал воли...

Пока окончательно не превратил меня в тот самый безвольный мешок с тряпками, покорно ждущий утилизации.

Разум сдался, захлебнувшись в болоте страха, и страх, победно урча, превратился в ужас. В тот самый, животный, где место есть только инстинктам.

Вот только ужас забыл о самом главном инстинкте, последнем форпосте разума – инстинкте самосохранения.

Который взвыл от ярости и со всей дури грызанул погрузившийся в трусливый анабиоз разум, пинками выгнал попрятавшиеся злость, упрямство, силу воли и ненависть к свихнувшемуся от безнаказанности уроду, возомнившему себя владычицей морскою.

И мешок с тряпьем снова стал человеком.

Вот только осуществлять первоначальный план побега было уже поздно – доставка грузов населению осуществилась. О чем мне поведал смутно знакомый голос:

– Ну, наконец-то! Я уже думал, что ты заблудился.

– Заблудился – позвонил бы. Вот, принимайте груз, – и меня совершенно не по-джентльменски свалили на землю. – Она?

– Да вроде, я же ее только мельком видел, за рулем машины.

Мельком? За рулем? Это что, тот самый... то самое... ну, кто стоял там, в кустах, когда я увозила Монику?

Тогда почему Сивый так спокойно с ним общается, хозяином называет? И почему голос кажется мне знакомым?

Посмотреть, что ли? Но они могут заметить и поймут, что я уже очнулась, а момент очной ставки с этим скотом хотелось бы перенести на максимально возможный срок. В идеале – до момента прибытия Мартина и Олега во главе эскадрона гусар. А еще лучше – симпатичного такого автобусика, битком набитого бойцами группы «Альфа».

Так что с визуальным контактом придется повременить.

Что, в общем-то, было бы несложно, если бы меня в лицо не тыкали носком кроссовки (на туфли непохоже, ребристая обувка). Подцепив меня за щеку, кроссовка приподняла мое лицо, и верхняя часть туловища поинтересовалась:

– А она вообще живая?

– Конечно, как приказывали.

– Тогда почему на труп больше похожа?

– Так это... Маринка ей побольше дозу вкатила, чтобы не трепыхалась и не мешала. Она там вообще всю кабину вертолета заблевала, но Маринка проверяла – все чики-пуки.

– Надеюсь, иначе вам обоим будет чики. По горлу. Кстати, что касается вертолета – не забыл, где его бросить должен?

– Чего тут забывать – как можно дальше отсюда, насколько топлива хватит.

– Вот и действуй. Ну, чего встал?

– Тут вот какое дело...

– Да чего ты мнешься?

– Боюсь, как бы не перепало мне от Дворкина, он ведь предупреждал – за его спиной никаких действий. Уволит ведь к чертовой матери!

– Не уволит, не дергайся. Ты же не самовольничал, а хозяйские приказы выполнял. Главное, чтобы эта твоя Марина рот на замке держала.

– Насчет нее не беспокойтесь.

– А я и не беспокоюсь, меня скоро вообще в стране не будет. А вот отцу моему, ты знаешь, вряд ли понравится такая слава, и он постарается в темпе устранить источник проблем.

– Я знаю.

– Вот и отлично. Ну все, иди. И не пытайся за мной проследить!

– Я и не...

– А то я не знаю, что тебе приказано! Да, еще одно – мобильный я отключаю, когда разберусь с этой крысой, тогда и выйду на связь.

Судя по болезненному пинку по лицу, крыса – это я. Внушает оптимизм, ага.

– А вы что, ее на себе потащите?

– Не слишком ли много вопросов? – Голос главного гада внезапно стал каким-то шипящим, змеиным. – Пошел вон!

Торопливо удаляющийся топот свидетельствовал, что у Сивого желание общаться с хозяином резко устремилось к минус бесконечности.

И больше всего мне хотелось сейчас рвануть за ним. Пусть Сивый, пусть эта его Марина – криминальная парочка, но хотя бы понятная в своих мыслях и желаниях.

А тот, с кем я осталась один на один, посреди глухого леса, предсказуемостью поведения явно не отличался...

И лежать с закрытыми глазами становилось все труднее, неизвестность пугала.

Хотя... Я знала, кто сейчас стоит рядом со мной, закурив, судя по запаху, хорошую сигарету. Я вспомнила его голос, хотя слышала его один раз в жизни. Да и о причастности его семейки к череде исчезновений догадывалась – девушки пропадали в окрестностях владений господ Кульчицких. А слова об отце окончательно убедили меня – маньяком оказался любимец женщин всех возрастов, баловень судьбы и светский лев Сигизмунд Кульчицкий. Он же Гизмо.

И никакой он не лев, он – гиена.

– Ага, кажется, едет, – проворчала гиена. – Пора принять соответствующий вид.

Шуршание, странный чмокающий звук, словно плотную резиновую шапочку на лысину натянули, только очень большую шапочку на очень большую лысину.

И совершенно неожиданно для стоявших боевым каре силы воли, злости, ненависти и инстинкта самосохранения под началом разума из-за левого фланга выскочило любопытство и, пользуясь растерянностью основных бойцов, проскользнуло в рубку управления и приоткрыло роллеты век.

А чем это он так чмокает?

Любопытство сгубило не только кошку, эта маленькая гадость едва не подставила и меня. Потому что очень трудно, знаете ли, удержаться от вопля ужаса, увидев в двух шагах от себя ЭТО.