Пьер Вери - Убийство Деда Мороза

— Здесь хорошо себя вели в этом году?

— Да, да, Дед Мороз! Очень хорошо…

Фотограф вынужден был прислоняться к двери, чтобы сделать вид, что будто записывает в книжку.

С ним чокались, а потом забавлялись, наблюдая зигзаги, которые Корнюсс выписывал, удаляясь.

— Ну, набрался парень. Здорово он под мухой. Хотя меньше, чем два года назад. Тогда-то он был совсем готов.

Добравшись до ризницы, фотограф забеспокоился, не опоздал ли.

— Нет, Корнюсс, вы как раз вовремя. Дети еще поют.

Кюре вынул раку из сейфа.

— Корнюсс, не правда ли, она хороша?

Фотограф сложил руки.

— Вы еще спрашиваете, господин кюре!

Он приблизился, отошел, вновь приблизился, обошел кругом раки, вдруг начал косить, потер глаза и, наконец, тяжко вздохнув, посмотрел на аббата Фюкса.

— Господин кюре, — выдохнул он, — я падший человек.

— Как?

— Я полное ничтожество.

— Корнюсс, да что с вами, наконец?

— Я опять слишком много выпил, господин кюре. Я недостойная личность.

— Право! Я не буду, конечно, вас хвалить, но… этот грех не смертелен! Случай… Такой день… Не надо так огорчаться! Тем более, что в общем-то, если мне не изменяет память, каждый год бывает примерно… такая же история! Главное, вы чувствуете себя в состоянии прилично осуществить сейчас свой выход наверху. Было бы слишком неприятно показать детям пьяного Деда Мороза!

— Не в этом дело, господин кюре. Рака…

— Что? Рака?!

— Они не блестят!

— Что не блестит?

— Алмазы! Я не вижу их блеска. Это дурной знак. Говорю вам, я слишком много выпил.

Аббат Фюкс вздрогнул. Он всмотрелся в один камень, повернул раку, всмотрелся в другой.

— Я недостойный человек.

— Замолчите, несчастный, — яростно бросил священник. — Вы чудовищно напились. Бриллианты…

Он вновь с подозрением склонился над ракой. Когда он выпрямился, на лбу его выступили капли пота, а лицо побледнело. Он зажег свечу и провел ею рядом с камнями. Корнюсс тупо смотрел на его действия. Он увидел, как кюре вдруг поставил свечу, обхватил лоб руками и пробормотал:

— Боже мой! Я думаю… Я думаю, что… Ох!

Аббат Фюкс прислонился спиной к шкафу. На лице его появилось выражение тоски и недоумения. Он схватил фотографа за плечи.

— Корнюсс, ради Бога, не двигайтесь отсюда. Никому не позволяйте прикасаться к раке и никому ни слова о бриллиантах. Я сейчас вернусь. Главное, ни слова! Вы поняли меня?

— Да, да, господин кюре, — отвечал тот, слегка отрезвев от удивления и волнения. — Что случилось?

Не отвечая, кюре бросился наружу. Он пересек сад, прошел улицу и площадь так быстро, как только позволяли ноги. Он добежал до магазина ювелира и застучал в ставни, глухим голосом зовя:

— Макс Тюрнер! Макс Тюрнер!

Ювелир вооружился лупой. Но она ему не понадобилась — хватило одного взгляда. Он горестно произнес:

— Фальшивые! Камни фальшивые! Это «стеклышки». Оба эти «бриллианта», вместе взятые, стоят пятьдесят франков. Кроме того, посмотрите на золотые зубцы. Их разжали, а потом грубо загнули обратно.

У аббата Фюкса вырвалось сдавленное рыдание.

Наверху дети пели:

Пели колокола. Перезвон возвещал жителям Мортефона и соседних деревень праздник Рождества Христова. Он отозвался радостью в ушах Блэза Каппеля, но кюре слышал в нем печаль похоронного колокола.

Первой заботой аббата Фюкса было попросить ювелира и фотографа хотя бы временно молчать о краже бриллиантов. Как обычно, Дед Мороз торжественно появился в зале, получил из рук Человека с Сумкой детские письма, простил мелкие прегрешения, о которых ему сообщил Виркур, переодетый в Деда с Розгами, и удалился. В тот момент, когда аббат Фюкс ставил на алтарь оскверненную раку, Каппель ему сообщил:

— Господин кюре, для большей безопасности я договорился, что у нас будет восемь «стражей святого Николая» вместо четырех.

По традиции раку выставляли на всю рождественскую ночь. Четверо добровольцев из числа жителей Мортефона, известных своей высокой нравственностью, дежурили сменами по двое. В этом году смена должна была состоять из четверых.

— Хорошо, Каппель. Очень хорошо…

Выражение лица священника напугало ризничего.

— Господин кюре, вам нехорошо? Хотите, я сбегаю за доктором Рикоме?

— Нет. Бесполезно.

Аббат Фюкс сделал несколько шагов вокруг ризницы, и вдруг почувствовал, что груз молчания слишком тяжел для него. Он повернул к Каппелю расстроенное лицо.

— Нам не нужны стражи, мой бедный друг.

— Что это вы говорите?

— Бриллианты украдены. Те, что на раке, фальшивые. Стекла! Как говорит Тюрнер, пятьдесят франков за оба.

— Но постойте, господин кюре… Это невозможно! Когда и как…

— Одному Богу известно! С шестого декабря я ни на минуту не расставался с ключами. А шифр замка сейфа знали только я и монсеньор. — Его охватило негодование. — Этот Санта-Клаус! Я его даже не нашел, хотя он должен быть здесь, на страже. Я ему так верил, полностью положился на него. И стоило монсеньору вызывать его издалека? Это шарлатан, а не сыщик.

— Сыщик?.. Так это был сыщик…

Каппелю чуть не стало плохо.

— Ох! Почему же вы не предупредили меня, господин кюре? Видя, как этот человек шарит повсюду, я решил, что у него дурные намерения. Примерно с час назад я застал его в засаде в саду. Ну и я… я ударил его ходулей по голове, связал и заткнул рот кляпом. Я-то думал, что провел блестящую операцию.

Отчаяние ризничего было настолько очевидно, что кюре ни словом не упрекнул его.

— Скорее, Каппель! Нужно развязать этого человека и оказать ему помощь. Бог мой! Надеюсь, что вы его ранили не опасно.

На лбу маркиза де Санта-Клаус выросла огромная шишка, и он испытывал стреляющую боль.

— Вы можете гордиться своей работой, Каппель, — с гримасой сказал он. — Моя задача состояла в предотвращении кражи. Теперь же она будет заключаться в том, чтобы найти вора, а, главное, бриллианты. Это не так просто, но бывали случаи и посложнее. Господин кюре, вплоть до нового приказа, полное молчание. Надо будет потребовать от ювелира и Корнюсса, чтобы и они придержали языки. Вы, разумеется, не хотите волновать жителей, с другой стороны нелепо было бы вводить в курс дела полевого стража. Наконец, лучше, если вор не узнает, что нам известно о замене камней. Спокойно читайте свою мессу. Пусть «стражи святого Николая» всю ночь стерегут два стекла, и доверьтесь мне. Но… отец Каппель, больше никаких ударов ходулями, не так ли? Для ризничего у вас, пожалуй, слишком тяжелая рука.

Вдали видно было, как прямо над землей загорались звезды. Они рождались на земле, возникали из глубины леса. Группами по несколько штук они, подчиняясь медленному течению, стекались к Мортефону. Это удивительное зарождение звезд отвечало колокольному перезвону. Каждая новая звезда означала, что крестьянин, окруженный семьей, направляется в церковь с фонарем в руке.