Пьер Вери - Убийство Деда Мороза

— Убийство, вы говорите?

— Да, убийство. Задушен человек.

— Он кто, этот человек? Он занимает важное положение в ваших краях?

— Он нездешний. Его никто не знает. При нем не найдено никаких документов.

— А! Это прискорбно! Скажите, господин мэр, вы уверены, что это убийство?

— Ну разумеется! Кроме того, я вам говорю, что убийство…

— Убийство… Убийство… Вы не представляете себе, сколько самоубийств вначале считались убийствами! Это не самоубийство?

— Я же вам говорю, что нет!

— Что ж, ладно. Высылаем к вам машину с людьми. Кажется, у вас там чертовски плохая погода?

— О, всего лишь небольшая изморось! Так, туман! — бросил измученный мэр.

— Да! Странно! Мне казалось, напротив… В конце концов… Если понадобится, вам можно позвонить? Очень хорошо, господин мэр! Доброй ночи, господин мэр.

— Идиот! — заявил господин Нуаргутт, вешая трубку.

Через десять минут раздался звонок.

— Это из Нанси, господин мэр. По вашему делу… Я вам забыл сказать, только что… По возможности, для облегчения следствия, пусть никто не прикасается к трупу. Следует все оставить, как есть. Если остались отпечатки следов, лучше всего прикрыть их мешками, тряпками…

На мгновение мэру вспомнилась картина урагана, который перепахивает равнину, прорывает снег, взметая его с земли, гнет стволы елей, сносит все на своем пути. Он рассмеялся.

— Что вы говорите? — послышался далекий голос. — Я вас плохо слышу.

— Я говорю, непременно, — отозвался мэр, разъяренный и рассмешенный разом. — Мы укрепим тряпки над следами камешками, рассчитывайте на меня.

Он повесил трубку и во второй раз пробормотал:

— Идиот.

По своему положению должностного лица в ожидании прибытия «этих господ из Нанси», мэр взял расследование в свои руки и решил собрать первые показания. Он поднял с постели учителя Вилара, чтобы тот вел протокол. Заодно он послал на розыски Гаспара Корнюсса. Прежде всего предстояло выяснить, при каких обстоятельствах накидка Деда Мороза перекочевала с плеч фотографа на плечи туриста в брюках для гольфа.

Корнюсс спал мертвым сном в своем домике над улочкой. Пришлось барабанить ему в дверь и долго выкрикивать его имя, стоя на ветру под окном, прежде чем удалось добудиться. Его первыми словами были:

— Ох, я слишком много выпил! Слово Корнюсса, я перебрал.

Он запустил руки в спутанные волосы и тихонько смеялся, а его глаза осьминога слезились со сна. Понадобилось несколько раз повторить рассказ о ночном происшествии, прежде чем он понял.

— Убитый? Вы шутите? Убитый в моей накидке? Шутники несчастные, — бормотал он. Мэру он заявил:

— Господин Нуаргутт, я совершил свой обход, как обычно. В ризнице господин кюре доставал раку. Ребята в комнате наверху пели свои гимны. Я спросил, не опоздал ли. Мы с господином кюре поболтали обо всем понемногу. Ну что я могу сказать, господин мэр. Я поднялся наверх, почтальон вручил мне письма, я играл мою роль вместе с Виркуром, изображавшим Деда с Розгами. Они оба здесь, и могут подтвердить.

Оба подтвердили. Учитель записывал. Мэр величественно слушал, не прерывая.

— Потом я снял накидку, шапку, бороду и парик — в ризнице, чтобы дети ничего не заметили. Я сунул вещи в шкаф, а после полуночной мессы отправился спать, потому что, честно говоря, перебрал.

А, вот-те на! — воскликнул кто-то.

— Тихо! — потребовал господин Нуаргутт.

— Господин мэр, дело в том…

— Что такое, Тюрнер?

— Ну… тут такое дело… Нет! Ничего, господин мэр.

Ювелир колебался, поглядывая в смежную комнату, где лежал покрытый накидкой труп неизвестного. Как бы против воли, Тюрнер прошептал:

— Это, пожалуй, уж слишком!

Мэр заметил движение его губ.

— Слушайте, Тюрнер! Кажется, вы знаете больше, чем хотите сказать. Если вы что-то заметили в рассказе Корнюсса, заявите об этом прямо. Дело, которое мы пытаемся разобрать и без того, черт возьми, достаточно туманное. Сейчас не время для умолчаний.

— Я только хотел задать один вопрос Корнюссу, господин мэр.

— Хорошо, говорите.

Ювелир и фотограф повернулись друг к другу.

— Корнюсс, ты утверждаешь, что когда пришел в ризницу и господин кюре доставал раку, ничего не произошло?

— Ничего!

— Ты ничего особенного не говорил? Ты уверен?

— Я спросил: «Я не опоздал?»

— Я не об этом. Я говорю о камнях.

— Камнях?

— Бриллианты! Ты не говорил, что они тебе кажутся странными, словно бы меньше блестят?

— Я? Я это сказал? Да никогда в жизни! Что за вздор ты несешь?

— Я вздор несу? Значит, господин кюре не приходил за мной, я не являлся в ризницу, не осматривал камни, не сказал: «Эти камни фальшивые»? Очевидно, все это мне приснилось?

Гаспар Корнюсс смотрел на Тюрнера с бесконечным изумлением.

— У него бред! — воскликнул он. — Здесь нет ни слова правды! Это все придумано! Тюрнер с ума сошел.

— Смотрите-ка! Теперь я сумасшедший! Ну, знаешь, до сих пор я считал тебя старым дураком, — возмутился ювелир, — но теперь я думаю, не являешься ли ты порядочным негодяем. Клянусь, я сказал правду, господин мэр. Бриллианты раки святого Николая были украдены! Вы можете пойти сами посмотреть. Это граненое стекло. Пятьдесят франков за оба, вот чего они стоят, и это еще красная цена. Я сказал об этом господину кюре. Разговор происходил в ризнице, в присутствии Корнюсса!

— Клянусь, что нет! — прорычал фотограф, заикаясь от ярости. — Ничего этого не было. Во всяком случае, господин мэр, не в моем присутствии. И уж если кто-то украл камни, так это он! Ювелир, ты грабитель!

— Хорошо, — сказал Тюрнер. — Остается спросить господина кюре.

— Господин кюре очень болен, — вмешался доктор Рикоме. — Он перенес сильное потрясение, и я боюсь…

— Черт! — торжествуя, крикнул Тюрнер. — Причиной послужила кража бриллиантов! В таком случае, пусть сходят за Каппелем. Он не слышал разговора, но я знаю, что господин кюре сообщил ему о краже.

Срочно вызванный Каппель немедленно прибыл, оставив у ложа аббата Фюкса мадемуазель Софи Тюрнер, вызвавшуюся помочь. Показания ризничего полностью совпали с показаниями Тюрнера. Каппель уточнил, что кюре просил временно скрыть кражу, чтобы не портить праздник Рождества огорчительной новостью. Он ни словом не упомянул ни о маркизе де Санта-Клаус, ни об истинных причинах его пребывания в Мортефоне; маркиз, узнав об убийстве и предвидя расспросы, объяснил Каппелю, что раскрытие его «инкогнито» мало того, что не поможет прояснить тайну, но усложнит розыски. Зато о нападении 6 декабря и о предшествовавшем ему письме Каппель рассказал.

Воцарилась гнетущая тишина. Все взгляды обратились на Корнюсса. Фотограф тяжело дышал. Вдруг он замолотил кулаками по столу, за которым сидел мэр. Он был в ярости.