Пьер Вери - Убийство Деда Мороза

— Господин мэр, я, по-моему, уже ставил вас в известность о том, что я не полицейский! Задерживать преступников — обязанность полицейских.

— Которую они и выполнили, — холодно обронил один из инспекторов.

Трепет пробежал по рядам собравшихся. В наступившей гробовой тишине полицейский крикнул в направлении машины:

— Эй, арестованный! Покажись!

В глубине машины задвигалась какая-то фигура и показался доктор Рикоме с наручниками на запястьях. Он окинул отхлынувшую в удивлении толпу долгим равнодушным взглядом.

— Вот этот человек, господин мэр. Мы действительно встретили его на скорой помощи, как сказал этот господин. Я вас уверяю, ехал он быстро! Затем мы подобрали в канаве шофера с окровавленным лицом. Он нам объяснил, что доктор внезапно выскочил из-под одного из сидений, угрожал ему револьвером, потом ударил рукоятью и выкинул из машины. Мы повернули назад и догнали скорую: пришлось пострелять, прежде чем удалось арестовать молодчика. И вот — пожалуйста. Вы удовлетворены, господин мэр?

Смешки сменил восхищенный шепот. Полицейские разом восстановили свой авторитет. Они наслаждались триумфом. Мэр был ошарашен.

— Это невозможно! Рикоме?.. Это чудовищно! Рикоме, вы совершили это преступление? Но почему? Почему, великий Боже? Чтобы украсть? Это же безумие! Безумие! Да, говорите же, доктор! Скажите хоть что-нибудь! Защищайтесь…

Доктор Рикоме ответил двусмысленным тоном:

— Вы очень любезны, Нуаргутт. Но… вам известна формула — я буду говорить только в присутствии моего адвоката!

Произнося эти слова, он повернул голову, и каждый в толпе спросил себя, кому предназначалась улыбка, появившаяся у него на губах. Один маркиз понял ее значение. Он вернулся к себе в «Гран-Сен-Николя» и встал перед зеркалом:

— Браво, маркиз! — любезно обратился он к своему отражению. — Мне кажется, дело в шляпе!

Вечером господин де Санта-Клаус долго прогуливался по улицам Мортефона. Полицейские уехали и увезли арестованного. Назавтра должна была прибыть другая машина за трупом неизвестного и увезти его в морг Нанси.

Маркиз отказался удовлетворить всеобщее любопытство относительно обстоятельств кражи и мотивов преступления. Он слонялся по городу, рассматривая крышки погребов, входы в длинные пролеты арок, фасады домов…

Ужин в замке барона был прост, но изыскан. Особенно удалось Огюсте тушеное мясо, буквально тающее во рту. Сервировка, быстрые и молчаливые появления и исчезновения служанки, которая умела по одному знаку угадать малейшее желание хозяина, утонченность барона, его любезность, сама его высокая фигура — все вместе придало этому ужину при свечах характер роскошного пиршества, несмотря на скромность стола.

Сидя у огня за ликером и сигарами, маркиз упомянул раку короля Рене.

— Она должна быть красного золота и сверкать от драгоценных камней. Совсем как это пылающее полено.

Барон постучал по полену концом кочерги.

— Вы найдете ее, обратившись к звезде! — непринужденно заметил он.

— О! Кто знает! Вы представляете себе это сказочное видение? В глубине подвала, в тайнике в стене, под лучом электрического фонаря?..

Барон наклонил голову:

— Сказка…

— Я совсем не верил в нее, отправляясь в Мортефон. Но, прожив две недели в этом городке, полном игрушек и сказочных персонажей…

— Я должен сказать вам одну глупость, — оборвал барон. — Когда вы приехали, ваши глаза показались мне более темными.

— Как вы сказали? — смутился маркиз.

— Довольно глупо? То же самое с вашим акцентом. Мне все время кажется, что с некоторого времени он стал более португальским…

— В самом деле? — задумчиво протянул маркиз.

Он курил, откинув голову назад; барон, замечтавшись, помешивал угли. Затем, искоса взглянув на гостя, сказал:

— Маркиз, не будет ли нескромностью с моей стороны…

— Прошу вас!

— Случалось ли вам любить?

— Много раз.

— Я не об этом, — почти в сердцах откликнулся барон. Он снова пристально посмотрел на огонь.

— Я хотел сказать: случалось ли вам любить… один раз?

— Один раз? Да, — ответил маркиз. — Один раз… Это было давно. Она была светлокожей и темноволосой. Светлокожей и темноволосой, барон! Она не была дочерью португальца.

Барон и маркиз одновременно улыбнулись.

— Настоящая любовь, маркиз, меняет многое, не правда ли?

— Она может многое изменить, барон.

Маркиз пристально, почти жадно разглядывал барона, нагнувшегося к огню. Когда тот поднял голову, их взгляды встретились.

— Она меняет очень многое! — подтвердил барон, почти не шевеля губами.

Слабый свет, падавший с неба, ласкал угол шкафа, ручку севрской вазы. Снаружи в тишине донеслось мяуканье кота. Он прыгнул на оконный карниз, и в сумраке его зрачки светились двумя зелеными точками.

Маркиз стряхнул пепел с сигары, поднес к губам рюмку с малиновой водкой.

— Чрезвычайно многое! — в третий раз повторил барон.

Маркиз поставил рюмку рядом с кованой подставкой для дров.

— В таком случае, — дружески сказал он, — отдайте их мне!

Лицо барона залилось краской и так напряглось, что стало почти угрожающим. Маркиз слегка развел руками, словно хотел сказать: «Не правда ли, так лучше?»

Выражение его лица было сочувственным, почти братским. По правде говоря, редко за свою жизнь маркиз де Санта-Клаус чувствовал себя таким взволнованным.

— Ну что ж! — после длительного раздумья произнес барон.

Он положил руку на закругленную верхушку одной из подставок для дров, его пальцы что-то нащупали, послышался легкий щелчок, и верхушка подставки, собранная на шарнире, разделилась на две половинки. Из открывшегося углубления барон достал бриллиант и протянул маркизу.

— Второй вы найдете в… — его голос, сначала чистый, пресекся, и он не закончил фразу.

Господин де Санта-Клаус нажал механизм второй подставки и нашел второй камень. Он положил оба бриллианта в жилетный карман, как будто это были мелкие монетки, потом допил рюмку и затянулся сигарой. Она погасла, и маркиз зажег ее от головешки.

— Видите ли, барон… — начал он.

Барон держался очень прямо. Ни один мускул его освещенного пламенем лица не дрогнул.

— Видите ли, барон, сказка… — он весело рассмеялся. — Какого черта вы жульничали?

— Жульничал?

— Ну да… Это дело так смешалось со сказкой, что я в конце концов уверился, что ключ к нему надо искать в сказке! И я стал искать «недостающую» деталь, которая нарушала бы логику волшебной сказки. Человеку не свойственно совершенство, а значит, недостаток должен был существовать. Я его нашел. Вспомните… Хрустальный башмачок. Я хочу сказать — пропавшая бальная туфелька. Я услышал эту историю от мадемуазель Катрин, потом от Корнюсса. Здесь и была подтасовка.