Барбара Гордон - Польский детектив

Но я уже не слушал ее, напряженно думая об одном.

— Пани Анна, — воспользовался я первой же паузой в ее монологе, — вы уверены, что Анджей, когда последний раз ехал в Татры, взял с собой рюкзак?

Она посмотрела на меня с удивлением.

— Конечно, взял. Он никогда не выходил в горы без этого рюкзака, он его очень любил. Кстати, это был подарок одной из его девушек…

— И когда уезжал, он взял его с собой?

— Ну я же говорю, что взял. Я проводила его на вокзал, в последний момент мы еще заталкивали в этот рюкзак свитер, который он забыл положить.

— Вы не могли бы описать этот рюкзак? — попросил я.

— Простите, я не совсем поняла: что вы хотите?

— Ничего, извините, то есть я сам еще не знаю. Но этот рюкзак… как он выглядел?

Она пожала плечами.

— Обыкновенный туристский рюкзак красного цвета. Два боковых кармана… ну что еще можно сказать?..

— Спасибо. Вы мне очень помогли. — Я встал. — Какая комната была его? В какой он жил?

— Жил… — с горечью повторила она. — Точнее сказать, бывал. У него не было своей комнаты, просто мы спали вместе, иногда вместе ели, смотрели телевизор. Когда он вообще приходил. Работал он только у себя. Маленькая комнатка, кухня без окна, вы же знаете современное строительство. Вы были в той квартире?

— Да, пару раз я бывал у него, еще до моего отъезда. Откуда вы знаете, что из его квартиры не пропало ничего, кроме часов?

— Потому что у него ничего не было. Это тоже было частью его жизненной программы. Машину он купил не потому, что другие покупают, а потому что это было нужно ему для работы. Он же все время был в разъездах. Но вкладывать деньги во что-нибудь… это было не в его характере.

— У вас были ключи от его квартиры?

— Нет. Когда-то были два комплекта ключей, но один он давно потерял, а второй всегда носил с собой. Впрочем, что мне там было делать? Мы договорились, что это его убежище, где он имеет право устраивать беспорядок и вообще делать все, что ему заблагорассудится.

Мы стояли в прихожей.

— Вы что-то знаете, — сказала она, — но не говорите мне.

Я вышел на улицу. Прохожих словно вымело, ноябрьские холода давали себя знать. Я подошел к стоянке такси, сел в машину и назвал адрес. Я думал уже о разговоре с шефом, который предстоял мне завтра.

Шеф долго и с недоверием вертел в руках мое заявление.

— Два дня, — вслух размышлял он, — ну, ладно, если это так уж важно… Да что тебя так приперло?

Я улыбнулся.

— Дело чести, шеф. К сожалению, мне надо уехать. В понедельник в восемь утра я буду на своем месте, как штык.

Он рассеянно поглядел на меня, подписал заявление и вдруг спросил:

— А как там с ограблением в Анине?

— Заканчивают. Теперь уже совершенно ясно, чья это работа. Калапут во всем признался, Честерфильд отпирается, Рябой вот-вот расколется. Я дал санкцию на арест Доцента.

— Знаю, он уже написал по этому поводу четыре жалобы: в воеводскую комендатуру, в министерство внутренних дел, в Верховный суд и в Совет министров. Ссылается на конституцию, которая не запрещает хранить дома доллары. Кстати, что с квартирой Зволиньского? Доцент действительно был наводчиком? Ты, говорят, интересуешься этим делом. Я не совсем понимаю, причем тут ты, ведь расследование вело мокотовское отделение.

Я кашлянул и встал.

— Да так, заинтересовался, — сказал я и сменил тему. — Когда мы должны представить обвинительное заключение по делу Гаверского, того бухгалтера кооператива?

— Ты должен сделать это не позже конца будущей недели. Срок кончается.

— Пока.

Я вышел из кабинета и вздохнул с облегчением. У шефа был нюх, как у гончей, и я опасался, что он припрет меня к стенке своими вопросами, а у меня пока не было никаких фактов, которыми я мог бы подкрепить свои подозрения. Я взглянул на часы — до поезда еще оставалось время.

Редакция, в которой работал Анджей, помещалась в старом пятиэтажном здании, недалеко от станции пригородных поездов. Я позвонил главному редактору из автомата и попросил его уделить мне несколько минут. Он согласился — они как раз делали воскресный номер, и редактор ожидал черновые оттиски из типографии.

Темноволосая секретарша улыбнулась мне. Она была беременна, примерно на шестом месяце.

„Боже мой, кто так изуродовал эту прелестную девушку?“ — мелькнуло у меня в голове, но главный редактор уже вышел мне навстречу, пригласил в кабинет. Это был пожилой жизнерадостный толстяк, о котором все говорили как о великолепном журналисте и прирожденном организаторе.

Я коротко объяснил цель моего визита. Меня интересовало, чем Анджей занимался непосредственно перед поездкой в горы и не оставил ли он каких-нибудь материалов. Я хотел заранее предупредить щекотливые вопросы и поэтому сказал, что появились новые версии ограбления его квартиры.

Редактор задумался.

— Понимаете, — сказал он, — вряд ли я смогу вам серьезно помочь. Зволиньский был у нас на положении, так сказать, свободного художника. Пани Марта, — он включил селектор, — дайте мне материалы Зволиньского… Где? Ах, в издательстве. Нет, ничего, спасибо… Так о чем я говорил?.. Ага. Он подчинялся непосредственно моему заместителю, писал, как вы наверняка знаете, репортажи. Получил несколько наград, в том числе награду Клуба юридической публицистики Союза журналистов. Последняя его статья была, кажется, о… да, о злоупотреблениях в каком-то кооперативе под Ольштыном. Насколько я знаю, дело это уже в суде, хотя материалы он собирал под свою ответственность. А что кроме этого?.. Может, редактор Амерский что-нибудь знает? Они были очень дружны. Только сейчас он за границей, вернется шестого декабря. Поехал собирать материалы для цикла репортажей об Ираке. Если хотите, я могу точно узнать, когда он возвращается.

Я размышлял.

— Были у него враги? — спросил я.

Главный широко улыбнулся.

— А у кого их нет? Все зависит от точки зрения. Например, у Зволиньского был гражданский процесс с каким-то типом… ну, как же его зовут-то… Хробик, да Хробик. Аферист, мошенник, построил виллу в Буковине неизвестно на какие деньги, обманом добился ветеранской пенсии…

— Минутку, минутку, — заинтересовался. — Вы говорите, он живет в Буковине?

— Да, но если вас интересует, посмотрите в материалах. Дело после смерти Зволиньского было закрыто, я не знаю, что там дальше было. Во всяком случае, насколько я помню, ведь почти год уже прошел, заседание было отложено до десятого января. Зволиньский собирался представить какие-то документы, которые свидетельствовали бы о том, что этот Хробик никакой не ветеран, а обыкновенный мошенник. Но больше я ничего вам не могу сказать. Зволиньский должен был сам выступать на суде. Он не хотел обращаться к адвокату, тем более что сам был юристом по образованию, и все эти процессуальные сложности знал как свои пять пальцев. Тянулся этот процесс страшно долго, кажется, года полтора.