Жан-Пьер Конти - Прощай, cестра

— Нужно найти нашего детектива, — умоляющим тоном произнес Бен.

— Куда там! — Самбер был перегружен работой, завален делами.

— Нужно было бы человека три-четыре, умных, ловких и занимающихся только этим делом. Чтобы позволить себе такую роскошь, мне нужно указание сверху, а это при нынешнем положении вещей просто утопия.

Бен объяснил ему, почему обратился к молодому, неопытному, но зато ретивому энтузиасту. Самбер признал его правоту. Для полицейского исчезновение Джерми было самым убедительным доказательством существования Стирлинга: Стирлинг либо перекупил детектива, либо убил его.

Бен с ходу отбрасывал эту гипотезу. Самбер был менее категоричен, в своей жизни он повидал всякого. Сделав кое-какие пометки, он пообещал заняться розыском.

— Я добьюсь ордера на обыск у Джерми, — решил он. — Чтоб мне провалиться, если мы у него чего-нибудь не отыщем.

Для адвоката это было слабым утешением, но все же лучше, чем ничего.

На этот раз Кастелли воздержался от комментариев. Он только внимательно прочитал заметку в «Дейли Ньюс».

Полиция Джексонвилля идентифицировала по челюсти труп, выброшенный прибоем на берег в шести милях к югу от Джексонвилля, у дороги в Дейтон Бич. В связи с этим вспоминают, как один из местных жителей недавно сообщил, что его моторкой воспользовались однажды ночью без его ведома, а на ее дне остались следы крови. Очевидно, моторкой воспользовались для перевозки трупа, утопленного в открытом море убийцей. Дата заявления о моторке совпадает с днем исчезновения нефтяного магната. Первые результаты обследования указывают, что Эдвин Каннингэм был убит несколькими выстрелами в живот и был уже мертв, когда тело выбросили в море. Немедленно извещенные наследники миллиардера потребовали проведения подробного обследования резиденции жертвы. По причинам, которые пока сохраняются в тайне, следствие придерживается мнения, что мотивом преступления было ограбление. Эдвин Каннингэм не хранил дома больших сумм наличными, но не расставался со своей коллекцией почтовых марок, которая оценивалась в миллионы долларов».

Миссис Кастелли, прочитав статью, тоже воздержалась от комментариев. Только подняла голову и ее тяжкий взгляд, долгий, подозрительный и полный страха остановился на муже. Тот, не сказав ни слова, только пожал плечами. Выглядел он при этом так, словно это его руки были обагрены кровью Каннингэма.

В тот день он не выходил из дому, чтобы не возбуждать подозрений жены. Но наутро, как только жена отправилась за покупками, запер магазин и поспешил в комиссариат на Манхеттене.

Первый раз он был замешан в деле об убийстве, знал убийцу, был абсолютно в этом уверен — и это привело его в небывалое возбуждение. У него не было сомнений, что убийцей был тот самый посетитель приличного, чуть странноватою вида, который искал покупателя марки «Занзибар 1908 года».

И дело было в том, что это он, Кастелли, навел убийцу на след жертвы. Теперь он должен был исправить свою ошибку, его обязанностью было дать показания в полиции.

Но когда он вошел в комиссариат, энтузиазм его исчез. Имени убийцы он не знал, знал только, что тот — частный детектив. Не мог также, не подставляясь налоговой службе, признаться, благодаря чему детектив напал на след Каннингэма. Эту деталь он решил обойти.

С большим трудом удалось ему попасть к инспектору, и с еще большим вызвать у того интерес. В конце концов, однако, хотя и с большой неохотой, его заявление было зарегистрировано. Полицейский считал, что дело Каннингэма не входит в компетенцию его комиссариата и не рвался поработать на коллег из Флориды. Правда, он старательно записал уклончивые показания Кастелли. Из них следовало, что какой-то частный детектив (описание которого Кастелли дал как можно тщательнее) обратился к нему и выспрашивал, знает ли он коллекционера по фамилии Каннингэм.

Кастелли сказал ему, что некий Каннингэм останавливался иногда в отеле «Риц-Карлтон».

Инспектор поблагодарил его за сотрудничество и обещал, что немедленно передаст информацию в соответствующий комиссариат.

Кастелли торопливо вернулся в магазин, не слишком довольный собой. Он чувствовал, что счет, послуживший детективу отправной точкой, играет во всем деле важнейшую роль, а о нем не было сказано ни слова. И все же чувствовал облегчение — он сделал все, что нужно, теперь очередь за полицией.

По мере того как шло время, все большей проблемой для Гарри было соседство в камере с Лорин, а точнее, с духом Лорин. Днем двое сокамерников отвлекали его, но как только гас свет, в ночной тьме появлялся ужасный образ убитой девушки с жутким, посиневшим лицом, с вытаращенными глазами и дивной фигурой с тщательно вылепленными выпуклостями. Ледяная дрожь пронизывала Гарри с головы до ног, парализуя его, так что не было сил даже крикнуть своим соседям по камере: — «Она здесь!» — от страха он лишался голоса. И начинался диалог, тянувшийся без конца, иногда даже до первых проблесков рассвета. Гарри спорил с Лорин, пытался оправдать себя, а всю вину свалить на Джо или на Стирлинга. Споря с ней, он все лучше познавал себя и открыл для себя вещь невероятную: он мог быть счастлив с Лорин, они могли стать настоящими друзьями, а не только любовниками. Могли создать настоящую пару. Пытаясь найти оправдание, Гарри рассказывал о своем прошлом. Казалось, оно его оправдывает: — банда, совершившая сотни налетов, исправительный дом, а потом Джо Хаммер.

Его бесконечная исповедь, беспрестанно начинавшаяся снова, ночь за ночью, облегчала его состояние, приносила успокоение, убаюкивала его совесть. И каждую ночь перед рассветом Лорин словно воскресала — становилась живой, радостной, полной очарования. Гарри открывал в ней все большие достоинства. Признавал все свои ошибки. Главное, он без подготовки бросил Лорин в объятия Стирлинга. Но Джо так настаивал, торопил Гарри. В отношениях с женщинами Джо всегда был непорядочен, не видел разницы между лишенной всяких предрассудков профессионалкой и девушкой, имевшей всего одного любовника. С каждым днем Гарри чувствовал все большую обиду на Джо. Он не испытывал никакой потребности установить с ним контакт или попытаться восстановить отношения.

Иногда Гарри давал настолько увлечь себя мечтам, говоря себе, что они с Лорин могут все начать снова. «Начинаю сходить с ума, — думал он, — забываю о том, что случилось».

Угрызения совести ужасно терзали его. Странно, он чувствовал, что становится свободным человеком. Освобожденный от материальных потребностей, от нужды добывать деньги, он начинал по-настоящему любить Лорин.