Джон Берли - Уайклифф и последнее жертвоприношение

Лэвин кивнул:

— У Стефании светлая голова, но она совершенно непрактична. Как только дело заходит о бытовых жизненных мелочах, она пасует. Да и Лоуренс не намного лучше. Никаких причин не вижу, с чего вдруг они засели в этакой глуши и позволяют обращаться с собой как со слугами. К их мозгам добавить бы немножко здравого смысла — и они оба нашли бы прекрасную работу, что бы там Лоуренс не сделал со своей студенточкой…

— Еще один вопрос, мистер Лэвин. Молодой человек, который живет здесь с вами — не знаю его имени и его положения…

Уайклифф говорил о таких вещах с привычной осторожностью, ведь полиция до сих пор не знает, как быть с подобными щекотливыми темами…

Но Лэвин широко улыбнулся, показав выщербленные зубы.

— Его зовут Марк Уилер, хотя он не против клички Слон, а положение его — положение друга. Если бы дело не касалось его репутации — на свою-то мне давно наплевать, — я не стал бы говорить вам прямо, что я не гомосексуалист. Каковы сексуальные наклонности Слона — этого уж я вам сказать не могу, не знаю, но думаю, что он просто представляет собой случай позднего созревания. Такое, знаете ли, бывает.

— Вы приехали сюда вместе с ним?

— Да. В свое время я был холостяком с отличной работой и зарплатой, жил в предместье Ноттингема. У меня был дом, яхта на Тренте и еще коттедж около Ньюарка. Слон пришел ко мне, когда ему было лет восемнадцать, и был как бы моим подручным. Тогда я думал, что могу уже жениться, и готовил, так сказать, материальную базу…

Он помолчал.

— Слон даже не знает своих родителей. Большую часть своей жизни он провел в разных детских домах — и других домах, самых разных… Он слишком раним и чувствителен для этого мира. Ну так вот, у меня нет близких родственников, а с ним у нас есть нечто общее, понимаете? Мы неплохо уживаемся вместе и, когда я пострадал при аварии, мы совершенно естественно стали жить с ним в одном доме. Ему здесь нравится — природа и тот образ жизни, который мы ведем. И он постепенно становится хорошим исследователем, познает природу. Ему только нужно еще немножко поднатореть в теории и освоить научную терминологию, а так — он готовый магистр.

— А где он сейчас?

— Пошел с юным Джильсом собирать образцы на болоте, у башенки.

— Позвольте задать еще один вопрос — знакомы ли вы с мистером Арнольдом Полом, органистом?

— Ну, в лицо-то я его, наверно, узнаю, если встречу, но ни разу с ним не беседовал.

У Уайклиффа вопросы закончились. Но в любом случае, он вел пока только разведку. Просто ему надо было узнать побольше о жертве, какую жизнь она вела и каковы могли быть источники той ненависти, которая побудила убийцу устроить такое жуткое шоу на месте преступления.

Так что он поблагодарил Лэвина и откланялся. Как только он дошел до конца сходни, в каюте лодки снова зазвучала музыка.

Ну что ж, Лэвин ему понравился. Произвел впечатление. Лэвин охотно признавал, что страдает из-за своей инвалидности, но он вовсе не стал извращенцем. Это совершенно очевидно. Его способность к критическому самоанализу не оставляла места для душевной болезни.

С другой стороны, Уайклифф понимал, что Лэвин рассказал ему только то, что захотел рассказать, отнюдь не всю правду. Мог он быть убийцей? За четверть часа беседы очень трудно определить, способен ли человек на убийство или нет. Но разве Лэвин стал бы устраивать такой безобразный спектакль в церкви? Вряд ли. А Эйб Гич? А тот же Арнольд Пол? Или, если предположить, что на то имелись мотивы, мог ли это сделать повзрослевший сорванец Джонни Глинн?

А вот Винтеров он почему-то до сих пор не брал в расчет, когда размышлял о возможном убийце.

И тут Уайклиффу пришла в голову свежая мысль. Ведь Фрэнкс как-то обронил, что убить этим молотком на длинной ручке могла бы и женщина — хватило бы сил. И теперь, если отбросить на время в сторону мотивы, так сказать, мужского шовинизма, то по странной логике именно для женской психологии такое преступление кажется более вероятным. И кто же тогда? Кэтрин Гич, родная сестра? Или Стефания Винтер?

Нет, у Кэтрин Гич не было никаких видимых причин убивать свою сестру, но ведь Стефания Винтер — совсем другое дело. Ревность или обида. В общем, супруги Винтеры — тоже в списке подозреваемых.

Люси Лэйн приехала в Труро и решила втиснуть свой «эскорт» в узкую свободную щель рядом с адвокатской конторой «Николлс и Грейт», на Лемон-стрит. Ей это удалось.

Некоторые из офисных зданий в этом ряду за своими старинными фасадами прятали вполне современную начинку; но «Николлс и Грейт» не прибегали к такому низкому обману. Тут все было всамделишное, еще викторианской эпохи — и фасад, и внутренняя отделка, и стены, и лестницы…

В офисе Гарри Николлса на первом этаже имелись все соответствующие атрибуты — вычурный лепной карниз, гипсовая розочка на потолке и элегантная дверь из тяжелых дубовых панелей. Но, подобно хозяину конторы, обстановка здесь, похоже, медленно, но верно приходила в упадок… Гарри Николлсу было лет пятьдесят; мужчина с седеющей редкой шевелюрой, изрядным пузом и тоскливым взглядом, он казался отставшим от времени на срок своего возраста…

Люси почувствовала, что с этим рохлей ей стоит быть поэнергичнее:

— Надеюсь, вы понимаете, почему я к вам приехала?

Адвокат, с огорчением поняв, что любой неделовой разговор с этой молодой интересной женщиной ни к чему не приведет, коротко и угрюмо сказал:

— Ну да, двойняшки Добелл…

— Насколько я знаю, между сестрами был заключен договор об имуществе, после того, как их родители погибли.

Николлс вытащил из стола голубую папку, но не стал ее раскрывать.

— Все очень просто: права владения фермой были разделены поровну между сестрами, согласно воле их отца. Но было оговорено также, что вести хозяйство будет Джессика, а Кэтрин не станет требовать своей части прибыли или отвечать за убытки или по долгам. Но согласие Кэтрин было необходимо для любого изменения статуса владения, его использования или продажи.

— Вероятно, обе сестры тогда же составили и свои завещания?

— Боюсь, я не вправе обсуждать дела моего здравствующего клиента, то есть Кэтрин, но, учитывая все обстоятельства… Убийство и все такое… Ладно, скажу. Да, они обе составили завещания и обе сделали друг друга своей единственной наследницей.

— Это только касательно собственности на ферму?

— Нет, у них у обеих в завещании записана формулировка: «все, чем я владею».

— Хм, интересно, как муж Кэтрин отнесся к такой формулировочке в завещании своей жены…

Николлс только передвинул папки на своем конторском столе, но не проронил ни звука.

— Так… И оба завещания остаются сейчас в силе?