Майкл Ридпат - 66 градусов северной широты

Теперь он понял, почему Магде нравится ходить по воскресеньям в такие места, как это. Дело в том, что религия исполнена для нее глубокого смысла, а для него нет.

Он, в сущности, не верил в Бога. И был совершенно уверен, что если какой-то Бог и есть, он не верит во Фрикки.

Убил ли он того банкира? Уже невозможно узнать, был ли уже мертв тот человек, когда он ударил его ногой. Иногда, пребывая в хорошем настроении, Фрикки чувствовал, что именно так все и было. В такие же моменты, как теперь, уверенность в этом покидала его.

Хуже всего было то, что какие-то несколько секунд в тот роковой январский вечер Фрикки действительно испытывал желание убить его.

Память об этих мгновениях не будет давать ему покоя до конца жизни. Он навсегда останется убийцей, даже став стариком. И теперь об этом знала Магда.

Но Магда сказала, что она простит его и что Бог простит его.

Все прихожане вставали, подходили к священнику, становились на колени и принимали причастие. Хор пел. Магда опустилась на одно колено, перекрестилась и направилась за остальными. Фрикки никак не мог последовать ее примеру.

Внезапно его осенило. Магда, чтобы искренне простить Фрикки, должна поверить, что его простил Бог.

Фрикки опустился на колени и стал молиться.

В Рейкьявике Магнус высадил Ингилейф у ее дома и поехал к себе в Ньялсгату. Ему хотелось поскорее налить себе пива и плюхнуться в кресло.

Встреча с дедом после стольких лет потрясла его. Он знал, что поступил дурно, сорвав зло на Ингилейф, но она должна понимать, что нужно было оставить его в покое.

Магнус отхлебнул пива и принялся анализировать то, что ему удалось узнать за последние дни. Надо было разобраться в отцовском романе с Уннюр, в этой серии смертей, растянувшейся на пятьдесят лет, в гибели отца.

У него было сильное искушение махнуть на все рукой, сосредоточиться на сегодняшнем дне, на Оскаре и Габриэле Орне.

Но Ингилейф права: теперь, когда начали открываться новые обстоятельства, он никак не мог пойти на попятный.

Прежде всего требовалось выяснить, был ли дед в Америке в тот день, когда убили отца, и просмотреть дело об убийстве Бенедикта Йоханнессона в 1985 году.

Заверещал телефон. Магнус взглянул на дисплей. Голосовая электронная почта. Он набрал номер и услышал голос брата.

— Привет, Магнус, это Олли. Напоминаю о себе. Позвони, когда будет свободное время.

Сообщение было отправлено час назад — видимо, когда Магнус находился где-то вне зоны приема по пути из Стиккисхольмюра.

Олли. Бедняга Олли. В отличие от Магнуса, всегда трепетно относившегося к своим исландским корням, Олли тяготился этим родством. Он стал настоящим американцем: Америка все еще предлагала иммигрантам, как это делалось на протяжении всей ее истории, возможность начать новую жизнь. Олли восторженно ухватился за этот шанс.

И если учесть, какую скверную жизнь он вел в Исландии, кто мог бы упрекнуть его?

Магнус собрался было позвонить Олли, рассказать, где был. Может, это поможет Олли избавиться от каких-то призраков прошлого.

А может, и нет. Магнус вдруг понял, что не сможет разговаривать с ним этим вечером. Он перезвонит ему завтра. Или лучше послезавтра.

Магнус допил пиво, включил телевизор и направился к холодильнику за очередной бутылкой.

Передавали новости по государственному каналу. Речь шла о Джулиане Листере, бывшем английском канцлере казначейства. Магнус подумал, что исландцам это, должно быть, неинтересно. Да, с ними обошлись дурно, но Листер не был причиной их проблем, тем более после того как его сняли с должности по приказу премьер-министра.

Однако в тоне диктора промелькнули какие-то странные нотки. Магнус взглянул на экран. Машина «скорой помощи». Больница во Франции.

Он начал смотреть не отрываясь.

Джулиана Листера дважды ранил неизвестный стрелок в его загородном доме в Нормандии. Он находился в критическом положении водной из руанских больниц. Никаких арестов пока не произведено. Первое подозрение падает на «Аль-Кайду», второе — на Ирландскую республиканскую армию, но французская полиция никаких комментариев не делает.

Кое-кому из исландцев это сообщение доставит радость, подумал Магнус.

Потом принялся сосредоточенно обдумывать только что услышанное.

Нет. Не может быть никакой связи между Габриэлем Орном, Оскаром и Джулианом Листером — это было бы слишком большой натяжкой. Кроме того, он сам видел в Исландии в эти выходные Бьёрна и Харпу — значит, они не могли никого застрелить во Франции. Он слишком увлекся, расследуя это действительно занятное дело.

И все-таки.

Февраль 1985 года

Бенедикт Йоханнессон, сидя на камне, смотрел поверх черной дамбы на маяк Гротта. Позади него сильный холодный ветер с Атлантики нес клубы серых туч, волны разбивались о гряду вулканического песка. Он снова был один.

Что же, тем лучше.

Ежась от холода в старой своей парке, Бенедикт открыл новую пачку сигарет. Прикурить на ветру удалось не сразу, отвык. Наконец сигарета зажглась, и он глубоко затянулся, подавляя кашель.

Ощущение было приятным.

Через шестнадцать часов после выхода из больницы он принял первое твердое решение — начать курить снова. Бросил он это дело почти восемь лет назад и с трудом обходился без курения. Теперь беречь легкие не имело смысла.

С непривычки от никотина у него закружилась голова, в ней пробудилась боль, возникшая от выпитого накануне бренди. Мозг превратился в кашу. Сегодня он не сможет работать. Будет ли он вообще в состоянии писать снова?

Он никому не скажет. Ни детям, ни друзьям. Конечно, мог бы поделиться с Лильей, но она два года назад умерла. Неожиданный сердечный приступ. Результат не диагностированной вовремя болезни сердца. Он был даже рад, что Лилье ничего не придется говорить.

Так как же быть с его писательской деятельностью? Едва он задался этим вопросом, как подсознание тут же возопило: да-да, сможет. Но за что взяться? Что значительного он сумеет создать за полгода? За пару лет, может быть, смог бы выдать великий исландский роман, достойный стоять в одном ряду с произведениями Халлдора Лакснесса, а это гарантировало бы то, что его имя не будет забыто.

Но кого он дурачит? Если бы он мог написать такую книгу, то уже написал бы.

Он даже и не заметил, как докурил сигарету. Холод колол щеки. Однако ветер принес ясность и развеял его сомнения.

«Болото и человек» неплохая книга. Возможно, даже его лучшая. У него будет время ее закончить. И возможно, написать еще рассказ-другой. Но что он сможет поведать миру в последние несколько месяцев жизни?

Внезапно его осенило. Он скажет правду. Сорок лет спустя наконец скажет правду.