Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 2. Подозреваемые

После обеда Северный отправился в следственный изолятор, где содержался гражданин Егоров Виталий Андреевич. Вареников Всеволод Алексеевич ему не принёс. Только блок сигарет. Сто лет уже как доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ, профессор (ой, слава богу, не в штате кафедры, совместитель, всего пару часов в месяц), начальник бюро сложных экспертиз, некогда – лучший эксперт страны по баллистике и огнестрельным ранениям, и прочая, и прочая, и прочая, Всеволод Алексеевич Северный не занимался этим милым упражнением, подходящим для развития двигательных навыков у детишек, страдающих спастикой верхних конечностей, – распетрушиванием десятка пачек курева в кулёчек фасона «на развес». Даже вспомнилось, что когда-то сигареты поштучно в «табачках» продавали…

– Я уже даже не говорю, что не курю, – грустно усмехнулся приведённый конвоиром гражданин Егоров. – Спасибо! Мой адвокат предупредил, что вы придёте. Вы спро́сите, делал ли я это с… Аней? С моей падчерицей, – поправился он.

– Нет. Я всего лишь хотел сделать это… – Северный потянулся через стол и выдрал у Егорова небольшой клок волос.

– Ой! – невольно вырвалось у Виталия Андреевича.

– Извините. Мне так много не надо. Я нечаянно, – холодно сказал Всеволод Алексеевич, бережно заворачивая волосы подследственного в листок, вырванный из блокнота, и пряча в карман. – Вашему адвокату не удалось добиться разрешения на взятие у вас крови для генетического анализа. Совершенно непонятно по каким причинам. То, что я делаю, – незаконно. Но очень даже может быть, именно это поможет снять с вас как минимум одно из обвинений. Зато – самое тяжко наказуемое.

– Я ничего с ней не делал!

– Вот это-то и плохо, – Северный встал, давая понять, что свидание окончено.

– Это всё? Поговорите со мной! Здесь всё так…

– Простите, Виталий Андреевич, – перебил его Северный, – я предпочитаю беседовать со своими родными, близкими и друзьями. До свидания.

Всеволод Алексеевич вызвал конвоира и через десять минут был «на свободе». Так и не привык он за всю свою долгую профессиональную жизнь к следственным изоляторам, тюрьмам и прочим «допрам».

– Ну что, друг? – похлопал он «Дефендер» по капоту. – Проедемся всё-таки на дачу, а? Очистимся от скверны. В полях росой умоемся, в болото по уши заедем!.. Ты как? Что-то устал я от милых, чудесных созданий, именуемых «людьми». Что от больших, что от маленьких. Одно воскресенье без никого. Только леса, поля и реки. Завтра на зорьке удочку закинем… Даже читать что-то пока больше ничего не хочется. Сейчас образчик фигуранта ребятам в лабораторию закинем, бутылочку прикупим – и на дачу. Согласен?

И Северный действительно отправился на дачу. Там давно пора было навести порядок, чем он с удовольствием и занялся. Подстриг давно запущенные газоны. «Мавританский стиль, мавританский стиль… Заросли и срач!» – ехидничала Рита Бензопила. Подмёл и вымыл «Керхером» вымощенный въезд и дорожки. Обрезал лишнее берёзам и клёнам, подвязал каштан, побелил стволы яблонь, собрал малину, над которой и так уже основательно потрудились птицы. Даже влез на крышу, якобы осмотреть трубу. И долго сидел на коньке, глядя на полыхающий перистыми облаками закат. Потом – на чернеющий в глубоких сумерках сосновый бор. Потом – на бесконечное чистое яркое звёздное небо и на зеркало водохранилища, в котором отражалась огромная, как в тропиках, охристо-жёлтая луна. Смотрел на всё это, впитывал всё это и не понимал, отчего матушка не желает жить за городом? Дача, – она только так называется – «дача». Отец в своё время потрудился. А Сева доделал, что военный хирург не успел. Отличный загородный дом, совсем недалеко от Москвы. Жениться на Соловецкой и переехать сюда. Ни один Гребной канал, ни одни Золотые Ворота не сравнятся с этим закатом, этим сосновым бором и этой луной. С безлюдной тишиной… С природой и географией, где нет места недопониманию, недоговорённости и прочей мерзости, коей полон человек с рождения. Любой человек. И маленькие девочки. И взрослые дяди. И он, Северный, тоже полон этой мерзостью.

Взяв фонарик, он сходил на водохранилище и выкупался. Море или тем более океан, конечно же, лучше. Но любая вода – очищает. Причём не только буквально.

Действительно ли Алёна его любит? Или так… Забавляется. В любом случае, он ещё не придумал имя для их будущего общего терьера, который когда-то непременно сгрызёт её тапки. А без терьера или хотя бы имени для него – что за любовь?

Спать лёг на диване в гостиной.

Ему снилась Соловецкая. Во сне они были давным-давно женаты. И жили в этом самом доме. Алёна принесла в дом кота. И ещё одного кота. И ещё… Она выходила за порог и тут же возвращалась с котом. Алёна раскладывала котов по подушечкам. У одного кота было ярко выраженное обезвоживание. Другой был просто грязный. У третьего – лапа была на перевязи, и он напоминал тощего мультипликационного пирата. У четвёртого – термоядерный конъюнктивит. У следующего кота… беременной кошки – желтуха, судя по состоянию склер.

– От кого ты забеременела?! – строго спрашивал Северный беременную кошку.

Кошка краснела и застенчиво отворачивалась.

– Это очень важно! – строго говорил беременной кошке Всеволод Алексеевич и удивлялся тому, что кошка краснеет. Вернее – тому, что он это понимал. Кошки не краснеют! – Мне нужно знать, от кого ты забеременела!

– Отстань от неё! – выговаривала ему жена и уходила за следующим котом.

Беременная кошка, стесняясь, хватала Северного лапой за причинное место и порочным человеческим баском отвечала:

– От собственного брата! У нас, у кошек и котов, это не преступление. Мы росли в одной коробке!

Всеволоду Алексеевичу становилось стыдно за невольную эрекцию, и он пытался аккуратно снять кошачью лапу.

Беременная кошка с жёлтыми склерами зловеще хохотала в ответ и вдруг… залаяла. А вслед за ней и все коты залаяли на разные голоса.

– О господи! Вот что значит посидеть на свежем воздухе и забыть выпить на ночь привычный стакан. ОРЗ у вас, господин, Северный. Очень резко завязали-с… – пробормотал судмедэксперт, стряхивая с головы сон.

Все кошки исчезли, он лежал на диване в гостиной, но лай никуда не делся, просто перестал быть хоровым. За входной дверью кто-то действительно требовательно и звонко тявкал.

Всеволод Алексеевич, чертыхаясь, поднялся. За порогом сидел чумазый пёс, размером и формой похожий на саквояж. Увидав человека, он тут же замолчал и посмотрел на Северного с немного хулиганским интересом, чуть склонив голову набок. Вся его наглая морда говорила: «Ну, что стоишь, пошли домой?! Жрать, признаться, очень хочется!»

– Ты как сюда попал? – удивлённо спросил пса Северный. Слава богу, пёс ничего не ответил, а только замолотил хвостом по деревянному настилу открытой веранды.