Валерий Мигицко - Окружное шоссе

И расплачиваемся за это. Всеобщая любовь - что может быть лучше? Но прежде чем возводить её в ранг государственного устройства, надо точно знать, не найдется ли среди "любящих"

некто способный проломить тебе череп маленькой заводной ручкой на тридцать восьмом километре Окружного шоссе".

- Товарищ капитан, здесь деньги, - закричал практикант.

Голос его вывел капитана из оцепенения. Все закончилось, но не было радости, и Зенич, как всегда в подобных случаях, спрашивал себя: "Почему? Это потому, что все кончилось очень быстро и я устал, - решил он. - Ничего не кончилось, - сказал он себе. - Держись крепче. Ничего ещё не кончилось".

- Товарищ капитан! - снова позвал практикант.

Зенич подошел. Практикант с Гетьманом и Емелиным рассматривали содержимое чемодана. Гуляев по-прежнему сидел в кабине.

- Закройте чемодан и поставьте в машину, - сказал капитан строго.

Практикант поспешил выполнить приказание.

"Странно, - подумал Зенич, - целый день вместе, а я даже не знаю, кто он. Он старался, а я даже не знаю, как его зовут. Но зато я знаю все о том, кто сидит в кузове в наручниках. Все хорошо. Все так и должно быть".

- Как ваша фамилия? - спросил он у практиканта.

- Моя? - удивился тот.

- Ваша, ваша.

- Городенко.

- А звать?

- Володей.

- Тезки, значит. Ну, а отчество?

Практикант смутился.

- Не тяну я ещё на отчество, - сказал он.

- Тянете, - заверил его капитан. - Еще как тянете!

- Владимир Николаевич.

- Полные тезки. Молодец, полный тезка! Поехали, - сказал Зенич всем.

- Вы про новосибирский спрашивали, - подал голос Гуляев. - Вон он садится.

Капитан посмотрел на полосу. С такого расстояния все выглядело игрушечным. И намеченный прожекторами штрих полосы, и самолетик на дальнем её конце. Увеличиваясь в размерах, самолетик бежал по полосе. Вот он достиг ближнего конца полосы, и прожектора, погаснув, включили ночь. Оборвался пронзительный рев - замолчали двигатели.

- Двенадцать лет я тут работаю, а в Новосибирске не был, - сказал Гетьман - Ребята все приглашают, слетай, говорят. Да некогда. Хороший город Новосибирск?

- Хороший, - сказал Зенич. - Говорят, что хороший.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ НОЯБРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ НОЛЬ ЧАСОВ

СЕМНАДЦАТЬ МИНУТ

В управлении капитана дожидался следователь Марущенко.

- Поздравляю, - сказал следователь.

Больше он ничего не сказал, и Зенич был благодарен ему за это.

- Извините, товарищ Марущенко, - на всякий случай сказал он. - Все дела завтра.

- Да, конечно, - поспешно согласился следователь.

Спускаясь, капитан чувствовал его взгляд. Он подумал

почему-то, что работать с ним будет легко. И ещё он вдруг понял, что его собственная работа по делу кончилась.

"Порядок, - сказал он себе. И тут же оборвал себя: - Порядок? Что такое, в сущности, Окружное шоссе? - спросил он себя. - Это когда идешь все время прямо и рано или поздно приходишь на место, откуда начал. Никогда все не будет в порядке. Мир ещё далек от совершенства. Что-нибудь обязательно будет не в порядке, как ни старайся.

Это плохая философия, - сказал он себе. - Если где-то непорядок, значит, ты плохо старался. Конечно, ещё кто-то старался плохо, но тебя в первую очередь должно беспокоить собственное старание. А других - их собственное. Если каждый будет стараться и при этом думать, что сделал меньше, чем мог бы, будет порядок. Мы часто думаем о других, что они в чем-то не дотягивают, хотя могли бы. В первую очередь мы должны думать так о себе.

Мы финишировали на сегодня. Теперь то, как мы шли на каждом километре, будет интересовать только нас самих.

И только мы сами знаем, что главное - эти километры. Когда не знаешь, где финиш, каждый километр нужно проходить, как последний, и, кажется, нам это удавалось сегодня".

Он вышел на улицу и остановился у входа в управление.

Непривычно пустая лежала перед ним улица, храня в неоновых лужах следы недавнего дождя. Людей на улице не было и машин, а из-за угла бесшумно выехал троллейбус, почти пустой.

"Тяжелый день, - сказал себе капитан. - Трудный день, каких много. Нет, такого ещё не было. И в точности такого уже не будет. Мы вышли по тревоге и понесли потери. Но мы все равно победили. Мы были не одни и поэтому победили.

А не слишком ли тяжелые потери? - спросил он себя. - Двое за одного многовато. Может, что-то не в порядке у нас со стратегией?

Возможно, - сказал он себе. - Мы добры и доверчивы. Ненависть к злу не может победить доброго в человеке. Доброта питает ненависть к злу, но никакая ненависть не убьет доброго в человеке. Доброта безгранична. Ограничены силы. Любить или ненавидеть можно только активно. Но любить и ненавидеть - это и значит жить".

Угол и фонари. И тяжелые шаги по асфальту - твои шаги.

И ещё чьи-то шаги, торопливые и легкие. Это женщина. Она спешит. Сейчас она обгонит тебя, и ты увидишь её, женщину которой не сидится дома в такой вечер. Почему ей не сидится дома теперь и задается ли она подобным вопросом, глядя на тебя? И что ты ответишь, если она спросит тебя об этом?

Обогнав его, женщина ускорила шаг, почти побежала и скрылась за углом - он даже не успел рассмотреть её.

Набирая скорость, мимо промчался троллейбус, почти пустой.

"Действительно, - подумал он, - ну, что бы я мог ей сказать?"