Борис Штейн - Маленький мудрец

Я взглянул в окно. Серая стена девятиэтажки на противоположной стороне бульвара светилась всеми своими окнами. Все по домам. И мы с Валерием сидели за нашим журнальным столиком, поглядывая то на экран телевизора, то на бутылку шампанского, которую следовало начать открывать в конце речи президента Российской Федерации. Выходило, что мы с Валерием и есть семья – близкие люди, ближе друг друга никого и нет. Тех, кто у кого был, растеряли по дороге жизни. И нас – большого и маленького – прибило друг к другу. Эк, понесло меня на высокопарность! Но это только мысли, не больше, вслух же… а с другой стороны, можно и вслух произнести, стыдного нет ничего! Вот разолью сейчас, уже пора, Президент уже закругляется. Сейчас чокнемся под бой курантов, я и произнесу свой высокопарный, но искренний текст. Но прежде боя курантов прозвенел дверной звонок.

О-ля-ля!

Я кинулся открывать. На пороге стояло существо ростом чуть повыше Валерия, одетое в милую такую шубку совершенно взрослого покроя и кокетливую меховую шапку.

– Успела! – крикнуло существо тонким голосом и кинулось к столу, на ходу расстегивая шубку.

– Бокал! – крикнул Валерий. Я успел выполнить команду и выдернуть пробку из шампанского, и – с последним ударом курантов – мы чокнулись шампанским – уже втроем. Правда, открыть шампанское с шиком, без хлопка и струи в потолок не получилось, и мы оказались облитыми пенистым напитком. Но это даже прибавило веселья.

– Познакомься, – уже под звуки гимна сказал Валерий. – Это – Таня. Таня, это – Евгений.

Таня оказалась цирковой девочкой, которую не взяли на гастроли, потому что главный исполнитель номера, в котором она участвовала, заболел. Погоревав в одиночестве, Таня вспомнила о своем бывшем коллеге (и наставнике, как выяснилось, и наставнике и тренере!) и решила… благо, бывала здесь когда-то, еще при жизни Лики, и не потеряла адрес.

С Новым годом!

Потом они танцевали – и так хорошо! На экране телевизора плескалось высокооплачиваемое веселье, но мы выключили звук (я и выключил) и поставили свой танцевальный диск, и пара маленьких артистов танцевала так красиво – и танго, и фокстрот, и рок-н-ролл.

Они танцевали весело, но старательно. На лицах застыли надменные улыбки мастеров. А я взирал на них с высоты своего немалого роста, как Дед Мороз, только без бороды и без мешка с подарками.

За окнами стали раздаваться хлопки пиротехнических снарядов – один, другой, третий, двадцатый. Стоял уже сплошной треск, словно слившиеся воедино пулеметные очереди. И ракетное зарево полыхало за окном, и у маленьких танцоров пропал кураж, и танцы, к моему сожалению, кончились. Казалось, все население микрорайона высыпало на улицу для участия в новогоднем салюте.

– В этом году – как с цепи сорвались с этими петардами, – сказал я.

Таня прильнула к окошку и наблюдала за праздничной стрельбой.

– А потушите, пожалуйста, свет, – попросила она.

Я потушил, но темно не стало: комната подсвечивалась немудреной елочной гирляндой и периодическими заоконными сполохами.

Мне стало уютно и как-то спокойно – истинно, как я понимаю, новогоднее чувство. Таня, я думаю, ощутила нечто похожее, потому что, оторвавшись от окна, она улыбнулась ослепительной, между прочим, улыбкой. Подошла к Валерию и поцеловала его в губы. Потом подошла ко мне и поманила меня пальцем. Я нагнулся и тоже удостоился теплого, почти что детского, прикосновения.

О-ля-ля!

А Валерий не разделял нашего веселья. С каждым пиротехническим выстрелом он делался все мрачней.

Я вскипятил чайник и принялся угощать гостью чаем и сладостями. Валерий сидел с отрешенным видом и не принимал участия в бездумной нашей болтовне. Потом сказал:

– Таня, у меня завтра трудный день. Евгений отвезет тебя. Отвезешь, Евгений?

Было странно ехать по заснеженным улицам, имея справа от себя настоящую ожившую куколку, смешливую и, как мне казалось, хрупкую. Во мне ни с того, ни с сего поселился страх совершить аварию и нанести куколке непоправимый вред. Хоть оснований для опасений, тем более для страха не было никаких: ни встречных, ни попутных машин не наблюдалось, дорога, несмотря на снег, не слишком скользила, да и ехал я небыстро и плавно. Отвез цирковую в Марьино, проводил до квартиры. Она вежливо спросила:

– Зайдешь?

Я вежливо отказался. Она опять поманила меня пальцем, я опять нагнулся. И потом всю дорогу до самого дома я ощущал на губах привкус – готов поклясться – не детского! – поцелуя.

Ох.

Когда я вернулся, в комнате было почти совсем темно, при слабом свете бра вырисовывалась фигурка Валерия, который уже лежал в своей постели, свернувшись калачиком и упершись в стенку лбом. Когда я вошел, он вскочил, как неваляшка, и спросил меня с каким-то непонятным напором:

– Где он на гастролях, этот «Плюс»?

– На Валдае, – не задумываясь, ответил я.

– Едем.

– Когда?

– Сейчас!

– Ты сбрендил, в новогоднюю ночь? Надо же узнать, когда поезд, когда что…

– На машине едем, – заявил Валерий тоном, не терпящем возражений.

– Я не готов, – пробовал я защищаться. – Бензин, тосол, масло поменять… Все же триста километров.

– Денег возьмем, бензин купим, тосол купим, масло поменяешь завтра в каком-нибудь сервисе. Одним словом, едем!

И мы поехали.

Останавливали нас часто, почти на каждом посту ГИБДД. А кого же им было еще останавливать, если кроме нас не было дураков лететь в новогоднюю ночь из столицы к черту на рога. Но и отпускали, надо сказать, легко, сочувствуя и желая безаварийного пути.

В гостинице «Валдай» мы без проволочек сняли номер на двоих, и когда, приняв душ, рухнули в койки, было девять часов утра. Я говорю «рухнули», имея в виду, конечно, себя, потому что как отходил ко сну Валерий, я не видел. Возможно, он был не таким измученным, потому что, сидя рядом со мной, дремал, а когда я отправил его спать на заднее сиденье, спал, надо полагать, крепким сном. Хотя можно представить и другое: мой друг свернулся калачиком и думает, думает, упершись лбом в спинку заднего сиденья.

Так или иначе, он разбудил меня в два часа, вырвав из теплой глубокой ямы сна уставшего за ночь здорового человека. После недолгого сопротивления я согласился проснуться и, откинув одеяло, сел на своей деревянной кровати.

– Ты проспал добрых пять часов, – сказал Валерий.

– Собирайся, нам пора.

Я помылся, побрился и съел приготовленный Валерием завтрак: хлеб, кефир и кусок колбасы. Сам он был свеж, одет и причесан. Дубленочка и шапка лежали на кровати, готовые к выходу. Выход, вернее – выезд, предстоял немедленный. На сцене местного кинотеатра «Мечта» давали детское представление «Играем Пушкина». В постановке московского театра «Плюс», город Электрозаводск. Это я прочел полчаса спустя на афише у входа в кинотеатр: «Московский театр "Плюс", город Электрозаводск». Неслабо. Подъехали мы минут за пятнадцать до начала, верхнюю одежду оставили в машине, купили в кассе билеты.