Ольга Миленина - Вольный стрелок

— И ночевать он у меня не хотел, к нему ездили на Рублевку-в четыре приедем, а к девяти он уже в банк обратно. — Она вертела в пальцах тонкую дымящуюся палочку «Бога», периодически поднося ее ко рту. — Будто боялся, что если позже-приедет, то его кресло уже займут. До банка довезет, я в «бээмвуху» свою сажусь и домой, отсыпаться. Отоспалась — и к семи обратно к банку. И по новой поехало — кабаки, встречи постоянные, он с кем-то говорит, а я как дура за другим столом сижу, жду, когда закончит. А закончит — и понеслись в другое место. Когда мне матери-то звонить? А она все бубнит одно и то же…

Я снова кивнула — как бы говоря ей, что проблема отцов и детей — точнее, матерей и дочерей — мне хорошо известна. Когда мне было двадцать, мама тоже активно вмешивалась в мою жизнь — тактично, но вмешивалась. Постоянно порывалась приехать ко мне и проверить, как я там живу одна, есть ли У меня продукты, не заросла ли я грязью, — и явно осуждала мой образ жизни. Напрямую ничего не говорилось — но намеки на то, что неплохо бы было перевестись с вечернего на дневной и заодно выйти замуж, бывали частенько. Да и сейчас бывают — по многим другим поводам, включая вечную тему замужества.

— А Андрей когда из банка ушел, вообще атас был. — Она выдохнула шумно дым, направляя его в противоположный угол комнаты. — Полный атас. Засел там у себя на Рублевке и сидит — и никуда. Телефон трезвонит, люди приезжают — а он сам из дома ни на шаг. И я у него там жила — тоже никуда. А тут матери позвонила — так, отметиться, — а она орать. Я ей — ты б радовалась, что я живу хорошо и тебе подкинуть деньжат могу, — а она в слезы. И про бабку мне — чтоб на дне рождения была. Не она б — я бы не поехала. А из-за нее… Вот был бы номер — бабка в этот день родилась, а внучка померла. Ничего номерок?

Я невесело усмехнулась. Мне жутко хотелось ее перебить — уточнить, с кем Улитин встречался перед тем, как уйти из банка, у кого искал помощи, и что за люди приезжали к нему уже когда он оттуда ушел, и о чем были разговоры, которые она просто обязана была слышать хотя бы краем уха. И она словно это почувствовала — хотя на меня и не смотрела.

— Я ж не знала, что у него там, — знала, что геморрой с банком. Он сам сказал — есть проблемы, но один х…й прорвемся! А падлы, что проблемы создали, плакать будут! — Она явно цитировала Улитина. У нее даже голос грубел, когда она произносила эти слова. — А больше ничего не говорил. Раньше, в начале еще и до проблем всех, было, что мог при мне с кем-то разговор начать по делам, а народ такой вокруг него был — чуть что, сразу в сторону отводят, не для баб, мол, базар. А мне что — мне на кой их дела? Раньше на тусовках мне все время говорил — этот вот президент нефтяной компании, а этот вот вице-премьер, ему по кайфу было, что такие люди рядом. А потом все — даже спросишь, что за мужик был, а он рукой машет: тебе, мол, что? А мне .что — мне ничего…

. Я отметила автоматически, что для студентки лингвистического университета речь у нее довольно бедная — тут же усмехнувшись мысли о том, что, возможно, на иностранном она говорит лучше, чем на русском. И упрекнув себя за то, что к ней придираюсь. Важно было, что я понимала, о чем она говорит, — а беспокоиться по поводу ее речи предстояло университету. Если она до осени не найдет замену Улитину.

— Он вообще мужик был — даже поддаст, а никаких соплей, даже если х…ево. Я-то видела, что ему х…ево, — а он молчок. Он мне сам давно сказал — красивой бабе мозги не нужны, и ни о чем, кроме мужиков, шмоток и кабаков, ей думать не надо. — На лице ее появилось странное выражение — словно она мечтала снова начать жить именно так и услышать эту фразу от кого-нибудь другого. — Мне и в башку не приходило, что он боится кого, — не выходит из дома и не выходит, может, надоело в Москву мотаться. Слышала, как он охрану предупредил, что на воротах в поселок, — если я не позвонил и не сказал, что ко мне такой-то приедет, а тут приперся кто, вы говорите, что меня нет. Мобильный свой вырубил, ему новый привезли, с другим номером — а телефон, что дома, вообще отключил. Я б знала — все о'кей бы было. А откуда мне узнать? Как-то тоска заела, я даже ныть начала — давай хоть в ресторан съездим, хоть на пару часов в Москву выберемся. А он рукой махнул — и опять на телефон, а потом гостей своих встречать. И чеделю так сидели, дней десять, может. У него народ целый день толчется, одни уехали, другие приехали, а я сплю, или в сауне сижу, или в тренажерном потею, или телик смотрю. И журналов у него куча была — «Плейбои» всякие фирменные, «Пентхаусы». А тут мать с этим днем рождения…

Я не знала, правду она говорит или нет, — но в любом случае я не сомневалась уже, что она не скажет, кто приезжал к Улитину и о чем были разговоры. Может, ей действительно было все равно — и она задавала лишних вопросов. Так что пока рассказ ее был мне бесполезен — и оставалось надеяться на то, что я все-таки услышу от нее хоть что-то ценное.

— А у меня «бээмвуха» у дома в гараже, я ему говорю: Андрюш, мне в Москву надо завтра, у бабки день рождения, отвези. Не приеду — меня мать с дерьмом сожрет. — Она скривилась — похоже, дочерней любви к той, что ее родила, она не испытывала. — А он мне — надо, так езжай, завтра днем кто-нибудь заскочит, а на обратном пути тебя захватит. А я ему — мне утром надо, я домой хочу попасть, и косметика кончается, купить надо, и в салоне бы прическу сделать, и маникюр, и вообще. И прокладки мне нужны — скоро дела мои начнутся, как без них? А он — я без охраны не поеду, а охрана только в понедельник будет.

У него ж банковская была, а тут он ушел, ему пообещали там люди — не день рождения бы этот… Дай сигарету — мои кончились, а куда блок задевала, не помню…

Я молча протянула ей пачку «Житана» — отмечая, как подозрительно она вертит в руках короткий толстый цилиндрик без фильтра, наблюдая, как вставляет его в рот и он после первой же затяжки прилипает к ее губе. Все-таки для того, чтобы курить такие сигареты, нужен навык, женщинам, наверное, несвойственный, — лично я не видела женщин, которые курили бы «Житан» и «Кэмел» без фильтра.

Я, кажется, именно по этой причине в свое время выбрала «Житан» без фильтра — потому что его никто не курил. И еще мне казалось, что он очень подходит творческой личности — особенно такому солдату удачи, как я. Который ходит исключительно в темном, не признает юбок и блузок, отвергает то, что любят женщины — моду, семью, походы по магазинам, — и живет только работой.

Временами опасной, временами грязной работой — составляющей смысл его жизни. И вот уже лет пять я ему не изменяю, «Житану», не представляя, как можно курить что-то другое. Но для человека неподготовленного он не годится.

Она затянулась, едва не поперхнувшись дымом, — после тоненького «Bora», который тянется еле-еле, ей, наверное, пришлось несладко. И покосилась на меня подозрительно — словно думая, что я ей специально подсунула какое-то дерьмо, начиненное, кроме табака, какой-нибудь сывороткой правды. Но я тут же вытащила из пачки сигарету для себя, закуривая на ее глазах, затягиваясь с наслаждением, медленно выпуская дым.