Владимир Тодоров - Пятый арлекин

— Располагайтесь, мистер Мэйсон,— с мягкой улыбкой прого­ворила миссис Голсуорси,— вам будет здесь уютно. Постельное бе­лье в шкафу в спальне. Если желаете, я застелю...

— Нет-нст, я сам, не привык, когда за мной ухаживают, как за больным.

— Приятно видеть такого мужчину,— обольстительно продол­жала улыбаться миссис Голсуорси,— напитки в холодильнике и баре. Когда захотите поесть, нажмите красную кнопочку, она есть и в спальне, и в гостиной, и в библиотеке. Видите, слева у окна? Можете мне позвонить. Белый аппарат — внутренний, красный и зеленый городские. Я держу в доме садовника и повара, но они живут во флигеле и вы даже не будете их видеть. При необходимости садовник исполнит любое поручение. Он же у меня за сторожа. Еще приходит кухарка, но у нее есть свой дом и она никогда не остается ночевать. В этом нет необходимости. Когда собираются гости, я заказываю меню в ресторане Фишера. Вы его тоже не знаете, такой рыжий немец. Он может выпить бочку пива. Смешно, правда? Про немцев говорят, что они рыжие и пьют много пива, и единственный немец, которого я знаю, именно такой. Так сказать, среднеста­тистический немец. Что-то я заболталась. Ничего удивительного, почти целый день одна, а тут такой приятный собеседник, как вы. Поневоле захочешь сразу выложить все, что знаешь. В общем, рас­полагайтесь как дома. Да, вы должны знать, что это ваш дом. Вы понимаете, о чем я говорю? Меня даже предупредили, чтобы я случайно не проболталась перед вашими посетителями, что вы его только снимаете, временно. Для ваших гостей я всего лишь эконом­ка. Завтрак, обед и ужин я буду вам подавать в удобное для вас время.

Все это миссис Голсуорси выложила с милой улыбкой, совсем не дежурной, как это ей полагалось по должности, возможно я у нее вызвал расположение или же она действительно истосковалась по собеседнику. Собираясь покинуть меня, она положила на жур­нальный столик два ключа: один от парадной, другой от черного хода. Оба ключа были старинными, с фигурным литьем из бронзы. Один был выполнен в виде головы Мефистофеля, другой изображал голову пьяного вакха. Я стал рассматривать вакха, как бы оценивая коллекционные достоинства этого оригинального ключа. Мой инте­рес не остался незамеченным миссис Голсуорси.

— Ой, не смотрите,— опять же искренне вмешалась она,— это всего лишь копия. Я купила оригиналы на аукционе и заказала по ним копии у того же Конрада. Он у себя в мастерской не только сделал отливку, но даже изготовил замки под эти ключи. А оригина­лы я держу в специальной витрине в библиотеке. Вы увидите, там же выставлены кубки и холодное оружие. Я вас покидаю, мистер Мэйсон, вы прекрасно сориентируетесь без меня, если же я пона­доблюсь, то нажмите кнопочку. И я предстану перед вами через десять секунд!

Миссис Голсуорси наградила меня очаровательной открытой улыбкой и упорхнула, оставив после себя сладковатый аромат до­рогих французских духов, изготовленных фирмой «Коти» для стран Ближнего Востока. Я мог отличить запахи двадцати или даже боль­ше наименований духов и вовсе не оттого, что обливался ими каждое утро. В школе у полковника Шелли был специальный курс, где изучалось все, что на первый взгляд не имело ничего общего с нашими задачами. Шелли любил приводить пример из своего лично­го опыта, когда, распознав знакомые духи, он спас себе жизнь. Ему было тогда тридцать лет, он выполнял какое-то суперсекретное за­дание, и за ним охотился японец-каратист, обожавший душиться японскими духами, которые в Европе никто и не употреблял. Шелли встречался с японцем только один раз и отметил про себя его склон­ность к этим духам. Однажды Шелли познакомился с одной гречан­кой, женщиной удивительной красоты. И когда они вечером в гос­тинице пили в номере Шелли шампанское, он уловил этот же запах духов. Он догадался, что гречанка связана с японцем и перехватил ее сумочку, в которой находился пистолет. Гречанка тут же созна­лась, что подослана к Шелли с целью убить его.

Может быть Шелли все это выдумал, но после его рассказа никто из нас не улыбался ехидно, когда столетний еврей Брохман в черной приплюснутой шапочке заставлял нас нюхать различные флаконы на предмет определения фирмы, изготовлявшей эти духи. Старик всю жизнь прослужил на фирме по изготовлению духов в качестве эксперта по качеству и мог улавливать запахи за сто шагов. Мы его проверяли, даже заключали спор, и он ни разу не проиграл. Он говорил о духах как поэт, наделяя их чуть ли не человеческими качествами. Он мог говорить о духах сутки напролет. Духи, по его мнению, были разными: теплыми, горячими, холодными, предан­ными, ветреными, легкомысленными, продажными, способны­ми на долгую привязанность, кокетство, они могли подтолкнуть тебя на необдуманный поступок или же наоборот, вовремя остановить. Словом, они были живыми. Духи, которые употребляла миссис Голсуорси были, по определению Брохмана, кокетливыми и предан­ными. Ничего себе открытие! Я чуть не рассмеялся вслух от этой дикой нелепой мысли.

Я обошел комнаты. Все они поражали роскошью, притом не показной, бьющей в глаза, а подавляющей воображение тончайшим вкусом, аристократизмом, что ли; в окружении этих предметов я себя чувствовал инородным телом, одним словом —" алюминиевый-чайник на выставке севрского фарфора! Особенно мне понравилась спальня и роскошная кровать, накрытая голубым покрывалом. Спин­ку кровати украшал золоченый герб — вот она тяга мистера Тернера к знати! — с двумя скрещенными мечами и надписью по латыни: «Если не умеешь с достоинством победить, умей с достоинством умереть!» Конечно, в латыни я разбираюсь, как свинья в апельси­нах, но точно такая же надпись начертана над входом школы пол­ковника Шелли. Он любил повторять эту поговорку и не было курсанта, который бы не выучил ее наизусть, как стихи. Может, Тернер в молодости проходил подготовку в этой же школе? Или слышал от кого-нибудь популярное древнеримское изречение. Уди­вительные люди были древние римляне, что ни скажут, то сразу же оставят потомкам для зубрежки. Вот, к примеру, простые слова: «Се человек». Ну и что? Человек, он и есть человек. А они сказали «Се человек!»— и ты потом хоть тресни, а не скажешь по-другому. Впрочем, про человека, кажется, сказал Иисус Христос. Но все равно, римляне были люди с достоинством и даром слов на ветер не бросали.

И хотя у меня достоинства было хоть отбавляй, эта спальня приплюснула меня в мировом масштабе до размеров булавочной застежки. Я не видел такой спальни даже в рекламных проспектах: на полу голубой персидский ковер с метровым ворсом, стены обтя­нуты голубым шелком, по углам спальни у потолка лепнина, а потолок расписан маслом: глубокое нескончаемое небо в легких перистых облаках, а меж облаков пухлые смеющиеся ангелы, похо­жие на упитанных красивых детей двухлетнего возраста. Одна дверь из спальни вела в ванную комнату, больше похожую на маленький бассейн, всю в зеркалах и подсветке. Попади женщина в такую спальню, ее не надо уговаривать, она и без приглашения сама за­прыгнет в роскошную постель, чтобы полюбоваться небом над голо­вой и веселыми ангелочками. Вот тут-то мистер Мэйсон и сыграет свою роковую роль!