Фредерик Дар - От этого не умирают

Кати уже поднялась. Лицо у нее осунулось. Наверное, она, как и я, долго не могла уснуть.

— Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Так себе, дорогой. Я никак не могу поверить…

— Я тоже…

— Иди завтракать.

— Не хочется… Пойду пройдусь, может, нагуляю аппетит…

Я вышел через сад, чтобы зайти в голубятню за документами и ключами от «ситроена», которые остались там в моем костюме… Кати не сводила с меня испытующего взгляда, и это мне мешало…

Пока она не отошла от стеклянной двери, я сидел на скамейке. Затем поспешил к голубятне…

За рулем автомобиля я проделал не более десяти километров, а потом на выезде из деревни врезался в бетонный столб. Перед этим я сбросил, скорость, чтобы избежать травм, однако машина была покорежена изрядно…

Я сунул техпаспорт в «бардачок»… Туда же положил противоугонный ключ. Затем отправился на местную почту, позвонил в бюро проката и, не забыв о своем американском акценте, подробно рассказал о случившемся.

Я поторопился упомянуть о деньгах и пообещал зайти, как только вернусь из Руана, куда уезжаю на несколько дней… Должно быть, они привыкли к такого рода неприятностям, ибо отнеслись ко всему очень спокойно… Тут, значит, все обошлось…

Один из местных трактирщиков предоставлял также услуги в качестве таксиста. Он подвез меня до Монфор-л’Амори. Я расплатился с ним и вернулся домой… Все это заняло у меня не больше часа. Как обычная утренняя прогулка.

Свернув с дороги, я заметил перед своим домом огромный американский автомобиль, принадлежащий Голдейну, настоящий танк шоколадно-светло-бежевого цвета с черным капотом и красными кожаными сиденьями… Прямо мороженое-ассорти!

У меня сразу испортилось настроение. Что понадобилось у меня этому торговцу чужими кулаками с утра пораньше?

Я вошел в дом. Голдейн сидел развалившись в моем кресле со стаканом грейпфрутового сока в руке… И Бодони тоже был здесь… В мое отсутствие Кати поддерживала беседу.

— А, вот и он! — вздохнула она, когда я появился.

Последовал обмен рукопожатиями.

— Какими судьбами? — спросил я, усаживаясь.

Голдейн выглядел как в самые плохие свои дни: серый цвет лица, желтые круги под глазами, взгляд как у больной лошади. Не зря он пил фруктовые соки.

— Я не стану говорить с вами о несчастье, которое случилось с Жо, Боб, — с ходу начал Голдейн. — Вам известно то же, что и мне, обсуждать это ни к чему… С некоторыми из нас судьба обходится жестоко. Ничего тут не поделаешь. Единственное, что в наших силах, — преодолеть страдание…

Я пожал плечами.

— Это вы узнали сегодня утром или вас вдруг осенило?

Голдейн обиделся.

— Мне не до шуток! Послушайте, Боб, не хочу читать вам нотаций, но мне кажется, вы поступили легкомысленно, заявив вчера вечером журналистам…

Он вытащил из кармана газеты. Каждая из них посвятила несколько колонок следующему сообщению:

«По вине шофера-лихача погиб Жо Андрикс, надежда номер один французского бокса. Потрясенный его смертью, Боб Тражо расстается с благородным искусством!»

Да уж эти любители штампов не отказали себе в удовольствии! Все тут было. Гибель моего подопечного на пути к славе… Немое отчаяние «льва нашего ринга» (речь, как следует понимать, шла обо мне), который, обезумев от горя, отныне отказывается надевать перчатки!

Я положил газеты на пол, прислонив к своему стульчику у камина.

— Ну и что же, разве не было уговора, что после матча с Андриксом я уйду с ринга?

— Вы издеваетесь надо мной! — взорвался Голдейн. — Еще вчера вы позвонили мне, чтобы сообщить об обратном. Вы собирались подписать контракт на выступления в Южной Африке!

— Правда, я и забыл… — Я прикусил язык.

— Ах, в самом деле! А телеграммы уже отправлены… Что касается меня, господин Тражо, я времени никогда не теряю!

— Неважно, еще ничего не подписано… Ну, скажете, что я передумал…

— И вы воображаете, что я, позволю вам выбросить ваш чемпионский пояс на помойку, даже за него не поборовшись…

Я постепенно выходил из себя.

— Вы не можете что-либо мне позволить, ибо не можете ничего мне запретить, Голдейн! Я, слава богу, могу, сам собой распоряжаться. Я ухожу с ринга, и точка! У меня не осталось ни малейшего желания драться с кем бы то ни было… Вбейте себе это в голову и оставьте меня в покое…

Лицо у Голдейна сделалось лиловым. Рука, державшая стакан, дрожала, и жидкость проливалась на кресло.

— Не пачкайте мою мебель, Голдейн… Хватит того, что ей приходится терпеть ваш зад!

Он встал.

— Какой позор! Вы просто хам!.. И ведь подумать, сколько я вложил трудов, чтобы вы сколотили состояние!

— Эти труды были столь же приятны, сколь любовные хлопоты, ибо, заботясь о моем богатстве, вы приумножали свое. Вам очень даже нравилось иметь в своем распоряжении чемпиона Европы и благодаря ему не один год заполнять залы! Вы собирались отделаться от меня в пользу Жо, чтоб веселая жизнь для вас продолжалась, а? Но его больше нет, и вы хотите сохранить старую лошадку, чтобы карусель вертелась и дальше… Но нет, номер не пройдет, Голдейн! Старая лошадь не согласна! С нее хватит… Вы можете швырнуть мои перчатки в гроб Жо! И мой чемпионский пояс туда же!

— Боб! — крикнула Кати.

Я замолчал. Еще бледнее, чем накануне, она смотрела на меня каким-то странным взглядом. Мне стало не по себе!

Голдейн пожал плечами.

— Я подожду вас в машине, Бодони, — заявил он, — поговорите с ним, может, вас он послушает…

Он вышел.

Бодони начал не сразу. Некоторое время он молчал.

Кати, разрыдавшись, вышла из комнаты, и я вдруг почувствовал себя ужасно несчастным.

— Весьма сожалею, что так разорался, Бодо, но вы-то, надеюсь, меня понимаете, а?

— Ну да, конечно… — рассеянно произнес он.

— Хорошо….

Я ждал продолжения.

— Но все же думаю, ты не должен вот так уходить с ринга…

— Что-что?

— Нет, мне не по душе боксеры, которые уходят непобежденными. Это жульничество, Боб… Знаешь, есть закон природы, когда свершается определенный круг.

Кончиками пальцев он описал в воздухе окружность.

— Парень, который так уходит, думает лишь о собственной выгоде. Тот, кто уходит непобежденным, — боксер, не завершивший карьеры… Потому что карьера рано или поздно неминуемо заканчивается поражением… И именно поэтому она прекрасна, понимаешь, Боб? Только поэтому. Не что иное, как это: конечное падение, составляет ее величие, ее благородство… С моей точки зрения, чемпионский титул словно эстафетная палочка… Но эту палочку у тебя вырывают силой. И бег продолжается… Оттого, что ты уйдешь с ринга, чемпионский пояс не станет навечно твоим, мой мальчик… Он никому не принадлежит… И ты его временный владелец, подумай об этом…