Фридрих Незнанский - Синдикат киллеров

Никольский вернулся с двумя здоровенными бутербродами с ветчиной на тарелке, поставил перед Колей. Подойдет? И усмехнулся по-приятельски. И это тоже понравилось Николаю. Не зазнается мужик.

Коля достал из ряда бутылок водочную, отвинтил пробку и налил себе побольше половины стакана. Поднял, звякнул с хозяином и сказал:

— Со знакомством!

После роскошной бани, о которой он и мечтать не мог, Омелько облачился во все чистое и новое, что принес ему Женин помощник, о котором тоже говорил Барон, по имени Арсеньич. Этого мужика Коля тоже оценил по достоинству. Спокойный, немногословный, он все разложил, объяснил, где что, спросил, чем помочь, без всякой навязчивости, и ушел по своим делам. Они здесь, похоже, полностью доверяют друг другу.

А потом они сидели за столом. Коля уминал за обе щеки, в перерывах между закусками, от которых глаз было не отвести, рассказывал о Бароне и его делах.

Арсеньич слушал молча и хмуро, видать, ему чего-то не нравилось, а Никольский, наоборот, с большим интересом, и часто перебивал, задавая разные вопросы.

Ну какая там житуха, в зоне! У Омелько только что кончилась пятая его ходка. Все бывало в жизни. Счастья только недоставало. Вот Барон и пообещал, что возможно оно. И с поручением прислал. И все оказалось так, как он и говорил. И дом, и застолье, и никакой показухи — раз с нами сидишь, значит, человек.

Потом Арсеньич встал, извинился, что у него дела, и оставил Николая вдвоем с хозяином. Омелько под тяжелым взглядом этого Арсеньича чувствовал себя не очень все-таки клево, а когда он ушел, понял почему. Никольский объяснил ему, что у них с Арсеньичем уговор — тот не вмешивается в некоторые дела Никольского. Как говорится, не нравится, валяй, никто никого не заставляет идти против совести, но и не мешай, отойди. Не все нравится ему и из того, о чем еще в камере договорились Никольский с Брагиным. Но это их личные дела, и Арсеньич в них не лезет. Поэтому не стоит ему лишний раз напоминать об этом. Коля и это хорошо понял, четко усек — железные мужики.

Наконец отужинав, перешли к главному. Омелько стал рассказывать, о чем сумел договориться Барон.

Никольский если еще когда и сомневался, что мир этот — хуже самой распоследней продажной проститутки, то после разговора с Колей все сомнения развеял. Хуже, это точно.

Барон был этапирован в Пермскую колонию, где встретил старого московского знакомца Фиксатого, с которым не раз приходилось иметь совместные дела. В этой колонии Барон «парился» впервые, а Коля здесь уже давно освоился. Воры в законе везде свое место занимают прочно. Встретились удачно. Колин срок заканчивался как раз накануне Нового года. Подарочек. А Барон не собирался здесь надолго задерживаться. Словом, сумели они обо всем договориться, а Фиксатый — лагерный авторитет — устроил Барону разговор с начальником колонии. Он был не тем старым еще волчарой со своими принципами от сталинско-бериевских еще лагерей, а новой порослью, рожденной брежневским безвременьем, когда власть в исправительно-трудовых учреждениях стала переходить к людям щелоковского и чурбановского типа. Барон заявил начальнику, благо беседа шла без посторонних, что сидеть здесь не намерен. Для этого есть немало причин. Поэтому он предлагает свой вариант: он идет в побег, а начальник, которому не будет ничего грозить, потому что все давно продумано, получает, чего его душа желает, на сумму миллион долларов. Можно валютой, но это ему же неудобно: доллары менять надо, а тогда могут и спросить — откуда. Можно — недвижимостью, хочешь — приличный коттедж в Подмосковье и машина, хочешь — поближе к югу. Желания диктует сумма. Житуха в колонии — не сахар, к пенсии много на каторжных харчах не наэкономишь. А тут — все тебе бесплатно и на всю оставшуюся.

Естественно, как представлял себе Никольский, в душе начальника поднялся ураган, смерч противоречивых чувств. Он, конечно, мог выгнать Барона, отматерить, даже в морду дать, но что бы это изменило? А с другой стороны, если риск минимален, то почему бы и не пойти на него? Что он, первый и последний? Никогда про миллионы зятька брежневского не слыхал? Или не знал, отчего Щелоков застрелился? Или генерал Цвигун?

А тут отличный дом замаячил перед глазами, иномарка красивая какая-нибудь. Можно и в отставку подать, а что, здоровье-то в пермской таежной стороне ни за какие деньги не купишь. Да и о семье думать надо теперь, пока силы еще есть. Могут спросить: откуда деньги такие взял? И на этот счет четкий ответ нашелся: о документах не беспокойся, комар носа не подточит. Найдется фирма, в которой он, для сведения отдельных дураков из местных властей или налоговой инспекции, уже не первый год президентом состоит. Короче, не теряй дорогого времени, полковник внутренней службы.

Слаб человек, очень хочет добра для себя и своих близких, особенно сейчас, когда ничего святого уже не осталось в человеческой жизни, кроме желания выжить и чтоб семья горя не знала, а хлеб желательно с маслом кушала. И еще чтоб перед Богом особой за собой вины не числить...

Принял условия Барона начальник после долгого, правда, размышления. Но гарантии хотел иметь твердые: и по части собственной безопасности, и по поводу гонорара.

Барон с Колей продумали план побега и частично посвятили в него начальника колонии. Частично — потому что ему для собственной же безопасности лучше было и не знать всего остального. А что касается расплаты, то именно с этой миссией и прибыл Коля Омелько. К Никольскому пришел, как просил Барон, чтобы они вместе подумали над тем, что тот предлагал.

До того как Валентин Брагин связался с торговцами оружием, основной его деятельностью в коммерческом плане была довольно прибыльная торговля земельными участками в Подмосковье. У него были старые связи, старые верные адреса, уже готовые дома, не говоря об автомобилях последних западных моделей, способных блеском своего никеля затмить в любых глазах солнечный свет. Брагин предлагал пройти по его адресам, договориться, найти нужный вариант, все оформить и представить в качестве выкупа. А дальше дело техники.

Возможно, не желая обременять Никольского, Брагин предложил в качестве своего агента по этой части Николая Омелько, и тот, увидев, что дело действительно поставлено на широкую ногу, согласился, рассчитывая, как было уговорено прежде, и на собственную выгоду.

Никольский не только не возражал, но даже почувствовал некоторое облегчение, тем более что не хотел втягивать в эту историю Арсеньича, который, конечно, выполнил бы указание Никольского, но удовольствия при этом никакого не испытал. А зачем хорошему, верному товарищу доставлять неприятности? Довольно и того, что ежедневно достается на его долю.