Дик Фрэнсис - Осколки

На Рождество сувениры раскупались очень бойко, но предновогодняя торговля била все рекорды. Поскольку все, что продается в моем магазине, заведомо ручной работы (в основном моей), день, проведенный на скачках, был для меня первой передышкой за целый месяц. Иногда я работал до ночи, а начинал всегда в восемь утра. Я, понятно, выматывался, но это не имело значения — я был в хорошей форме.

Хикори, который подмешивал краску в раскаленное пресс-папье на конце понтии — тонкого стального полутораметрового прута, — при виде меня вздохнул с великим облегчением. Улыбчивая, открытая, худенькая и нервная Памела Джейн, объяснявшая, что делает Хикори, сбилась и произнесла:

— Пришел. Пришел…

Айриш перестал обертывать в яркую белую бумагу темно-синего дельфина и выдохнул:

— Слава богу.

Слишком уж они на меня полагаются, подумал я.

— Привет, ребята, — сказал я, как обычно, и прошел в мастерскую.

Сняв пиджак, галстук и рубашку, я продемонстрировал свихнувшимся на новом тысячелетии покупателям свою рабочую одежду — белую фирменную майку в сеточку. Хикори закончил пресс-папье и осторожно, чтобы не подпалить новые светлые тапочки, помахивал понтией у ног, остужая стекло. Я для забавы выдул полосатую сине-зелено-пурпурную рыбку. Свет в ней преломлялся радугой.

Однако покупатели требовали памятных сувениров, помеченных этим днем. Не закрывая магазин много дольше обычного, я делал бесконечные чаши, тарелки и вазы с датой, а Памела Джейн тем временем разъясняла им, что забрать сувениры можно будет только утром, в первый день Нового года, так как ночью они должны медленно остывать.

На секунду заглянул Прайем Джоунз. Приехав к Бон-Бон, он обнаружил на заднем сиденье мой плащ. Я искренно поблагодарил его. Он кивнул и даже улыбнулся.

Когда Прайем уехал, я пошел повесить плащ в шкаф. Что-то твердое стукнуло меня по колену, и я вспомнил про сверток, переданный мне слугой Эдди. Я положил пакет на полку и вернулся к работе.

В конце концов я запер дверь за последним покупателем, чтобы Хикори, Айриш и Памела Джейн успели на встречу Нового года. К тому же я сообразил, что еще не раскрывал сверток. Сверток от Мартина…

Преисполненный раскаяния, я запер от вандалов стекловаренную печь и проверил температуру в печах для отжига, заполненных медленно остывающими изделиями. Стекловарка, в которой горит нагнетаемый вентилятором пропан, работает круглые сутки при температуре не ниже 1000 градусов. Этого достаточно, чтобы расплавилось большинство металлов. Нас часто просят заключить на память в стеклянное пресс-папье какой-нибудь сувенир вроде обручального кольца, но мы неизменно отвечаем вежливым отказом. Жидкое стекло мгновенно расплавит и золото, и человеческую плоть. Жидкое стекло вообще очень опасный материал.

Подсчитав дневную выручку, я сложил ее в парусиновую сумку, чтобы потом отнести в ночной банковский сейф. Затем я оделся и наконец занялся забытым свертком от Мартина, который доставил Прайем Джоунз. В нем оказалось именно то, что я почувствовал на ощупь, — самая обычная видеокассета. На черном футляре не было никакой наклейки. Слегка разочарованный, я небрежно кинул кассету в парусиновую сумку с деньгами, но она мне напомнила, что мой видеоплеер находится дома и что за четверть часа до наступления нового тысячелетия едва ли закажешь такси.

Мои собственные планы встретить Новый год на вечеринке у соседей развеялись на челтнемском ипподроме. Может, подумал я, в «Вичвудском драконе» еще остался незанятым хоть какой-нибудь стенной шкаф. Я бы попросил сандвич и плед и, проспав эту темную ночь, проснулся бы в новом веке, а рано утром изваял бы памятник погибшему жокею.

Я уже собрался идти в «Вичвудский дракон», когда кто-то громко постучал в стеклянную дверь. Я открыл и увидел нежданного и незваного гостя — Ллойда Бакстера. Он держал бутылку «Дом Периньон» и два фужера из лучшего гостиничного сервиза. Несмотря на эту умилостивительную жертву, его лицо хранило все то же выражение решительного неодобрения.

— Мистер Логан, — официальным тоном произнес он, — я здесь никого, кроме вас, не знаю, и не нужно мне говорить, что сейчас не время веселиться. Я заранее с вами согласен, не только из-за гибели Мартина Стьюкли, но также потому, что грядущий век, скорее всего, будет еще более кровавым, чем уходящий, и я не вижу причины…

Внезапно он замолчал. Я кивнул, приглашая его войти, и сказал:

— Я помяну Мартина.

Похоже, ему полегчало от моего согласия. Им по-прежнему двигало одиночество. Он поставил фужеры рядом с кассой, церемонно хлопнул пробкой, и шампанское вспенилось.

Я взглянул на часы. До колокольного перезвона и фейерверков оставалось всего девять минут.

— Пейте, за что вам угодно, — подавленно заметил Ллойд Бакстер. — Полагаю, явиться к вам было не лучшей идеей.

— Не согласен, — возразил я.

Несмотря на пульсирующую боль утраты, меня все же охватило непреодолимое возбуждение при мысли, что все можно начать сначала.

До перезвона оставалось пять минут. Хоть я и пил шампанское Ллойда Бакстера, он мне по-прежнему не нравился. Нас познакомили года два тому назад. Помню, у него были густые, здоровые темные волосы, но, как только ему перевалило за пятьдесят, он начал быстро седеть. Лицо у него было властное, с соответствующим тяжелым подбородком. Он нарастил жирок на шее и животе. Если он больше походил на промышленника, чем на землевладельца, то это потому, что продал принадлежавший ему контрольный пакет акций судоходной компании, чтобы купить землю и скаковых лошадей.

Он строго заметил, что не одобряет молодых людей вроде меня, которые могут устраивать себе выходные когда заблагорассудится. Я знал: он считает, будто я надоедал Мартину и злоупотреблял его временем, хотя сам Мартин настаивал, что все обстоит скорее наоборот. Если у Бакстера складывалось определенное мнение, он, похоже, не торопился его менять.

Вдалеке в холодной ночи зазвонили колокола, оповещая о великой минуте. Ллойд Бакстер поднял фужер выпить за что-то свое, и я последовал его примеру, желая себе всего лишь прожить январь 2000 года в целости и сохранности. Выказав обычную вежливость, я добавил, что выпью за его здоровье на улице, если он позволит мне отлучиться.

— Разумеется, — невнятно произнес он.

Открыв дверь галереи, я вышел на улицу с фужером золотого напитка и увидел, что множество людей вышли под звезды подышать свежим новогодним воздухом. На улице выше по склону большая компания, взявшись за руки, раскачивалась и горланила «Доброе старое время», пропуская половину слов. Машины еле ползли и гудели, из их открытых окон кричала восторженная молодежь.

Хозяин соседней букинистической лавки энергично потряс мне руку и с незамысловатой доброжелательностью пожелал счастливого Нового года. Я улыбнулся и поблагодарил. Улыбаться было легко. И всегда-то приветливая, деревенька привечала своих жителей и приход Нового года со столь же незамысловатой сердечностью.