Александр Аннин - Хромой пеликан

Подумать только! Знал Валентин Николаевич, что директор зоопарка нагл и беспринципен, но чтоб до такой степени…

– Вот-вот! – торжествующе вперил в собеседника палец Борис Ильич. – Ты, дорогой мой, все тамошние порядки изучил, традиции, систему безопасности…

– При чем тут система безопасности? – буркнул Мокеев. – Я что, шулер, что ли?

– Ну-ну, – примирительно молвил Пряслов и подмигнул. – А за что ж тебя из казино «Мулен-Руж» в полицию тягали, а?

– Так то ж провокация была! Антисоветская провокация! Мол, московский дипломат шулерством занимается… Даже ТАСС протест заявлял!

– Ну, в ноте протеста говорилось, что ты вообще ногой в казино – ни-ни… – осклабился Пряслов. – Что ты отродясь и карт-то в руке не держал!

– Не было с моей стороны никакой подмены колоды, меня ж отпустили тогда! – завелся Мокеев.

– Угу. На все четыре стороны, – как бы про себя заметил Борис Ильич. – Из дипломатического корпуса… Ладно, Валентин Николаевич, проехали. Короче, помоги мне с дизайном игорных залов, организацией всяких сопутствующих развлечений и услуг…

– Значит, вопрос уже решен?

– Ну, можно сказать, что решен, – проговорил Пряслов и досадливо глянул в сторону открытого окна, откуда в кабинет продолжали доноситься надрывные призывы мегафона. – Скоро здесь вместо царства фауны будут кипеть совсем другие страсти…

– Тоже, кстати, звериные, – усмехнулся Мокеев. – Только не рановато ли ты ко мне обратился? А? Там, кстати, – Валентин Николаевич кивнул в сторону окна, – огро-о-омная очередина выстроилась. Горожане подписывают обращение с протестом против закрытия зоопарка и появления в городе своего Лас-Вегаса.

– Да и черт с ними, – отмахнулся Борис Ильич. – У нас всегда так: погорланят, покрасуются друг перед другом своими благими порывами и смирятся с неизбежным.

– Может быть, может быть, – грустно покивал головой Мокеев, который и сам не верил в возможность общественного спасения зоопарка.

Пряслов походил по кабинету, заговорил, стараясь придать голосу как можно больше дружеского сочувствия:

– Нешто я не понимаю тебя, Валя? Знаю, как тяжко тебе смотреть на гибель своего детища. Я ж тогда, помнишь, первым твой прекрасный порыв поддержал, согласился стать директором твоего зоопарка. Только, Валя, удача – она баба неверная, капризная. Отвернулась – и жди потом ее годами. А можно вообще не дождаться.

Борис Ильич подошел к мини-бару, плеснул в тяжелые фужеры дорогого коньяка.

– Ты посмотри на свою жизнь со стороны, Валя. Ты ж везунчик, етит твою мать!

– Я? – поразился Мокеев, принимая из рук Пряслова фужер. – Я – везунчик? Ну ты скажешь!

– Да, ты, – сурово посмотрел на него директор зоопарка. – С юных лет – блестящая дипломатическая карьера, годы жизни в Париже. Мы-то, всякое быдло советское, могли в то время только о Сочи мечтать. А ты не оценил милость судьбы, прокакал свой Париж из-за пристрастия к картам! Да от другого удача вообще бы навсегда отвернулась после этого. Но только не от тебя! Помыкался ты по московским кабинетам, да и опять за картишки уселся. И что? Полтора миллиона долларов за один присест – прямо как с неба на тебя свалились! Другой бы сразу и навсегда игру забросил, бизнесом занялся или, на худой конец, в тот же Париж умотал, жил бы там припеваючи. Сына бы в Сорбонну устроил. Тебе судьба такой шанс дала! А ты? Город свой родной, видишь ли, облагодетельствовать захотел, миллион с гаком на зоопарк пожертвовал… Вспомнил свое детство золотое. А на оставшиеся денежки игру продолжил. И судьба опять от тебя отвернулась, профукал все. И зоопарк, между прочим, в том числе – ведь власти городские только на твои пожертвования и рассчитывали. А что? «Мы в ответе за тех, кого приручили».

– Ты к чему все это говоришь? – Мокеев отставил коньяк, даже не пригубив.

– А к тому, что я тебе, везунчик ты наш и баловень судьбы, еще один шанс даю. Иди ко мне в игорный центр на должность замдиректора по оргвопросам. Оклад – какой хочешь. А зверей твоих я не обижу, клянусь. Всех пристрою в отличные места. Вот, смотри, из Берлинского зоопарка запрос пришел…

Пряслов стал рыться в бумагах, сваленных на письменном столе, но Мокеев уже поднялся, двинулся к двери.

– Я подумаю, Борис Ильич, – кинул он на прощанье, хотя про себя уже принял кое-какое решение…

Алексей неторопливо, с какой-то болезненной тщательностью готовил все необходимое для инъекции. Сюда, на кухню, доносилась ритмичная мелодия, бьющая из колонок в гостиной, и подсознательно Алексей подстраивал свои размеренные движения под заданный музыкантами темп.

Он выкладывал на кухонном столе медицинские принадлежности, словно некую мозаику.

Или пасьянс.

Две ампулы. Пилочка. Резиновый жгут. Шприц. Кусочек ваты. Пузырек со спиртом.

«Я откладываю, я медлю, я боюсь, – отдавал себе отчет в своих действиях кардиолог. – Какого черта? Ведь решился уже. Давай, безвольный слизняк! Один раз – не страшно…»

До сих пор он ни разу не делал себе никаких внутривенных инъекций – просто не приключалось такой нужды. Но, конечно, дело не в этом. Уколоться он сможет вполне грамотно.

Просто Алексей до смертной тоски осознавал, что стоит на грани чего-то непоправимого.

Он резко провел пилочкой по узенькой горловине ампулы, отломил стеклянный колпачок.

Взял вторую. «Сразу четыре куба омнопона – не многовато ли? Нет, не многовато. Иначе не будет нужного эффекта. К тому же я здоров, как бык. Малая доза может привести к банальному засыпанию, я ж ночь не спал. А я должен добиться обратного эффекта: максимально активизировать подкорку».

Шприц медленно всосал прозрачную жидкость – звук был такой, словно в раковине пробило засор и вода жадно устремилась в горловину. Алексей намотал жгут на левую руку, стянул его до боли при помощи зубов. Заработал кулаком.

– Шикарные у тебя вены, старик, – подбадривал он сам себя, глядя, как на сгибе локтя вздувается фиолетовая жила. – Грех не попасть…

Поднял шприц, нажал на плунжер, выстрелив в воздух крошечной струйкой синтетического морфия. И невольно стал разглядывать сквозь округлый цилиндр шприца летний пейзаж, раскинувшийся за окном… Перед глазами плыла зелень берез, неясные очертания зданий…

Резкий телефонный звонок полоснул по нервам – аппарат стоял тут же, на кухонном столе.

– Шайтан! – выругался доктор и почувствовал, что стянутая жгутом рука уже начала затекать, а резь становится нестерпимой. – Кому это приспичило так не вовремя?

Он отложил шприц, снял трубку. И тут же в кухню ворвался тревожный, возбужденный голосок Нади:

– Леша, мне сказали, что ты заболел…

– Привет, – буркнул Алексей, кривясь от боли.