Дик Фрэнсис - По заказу

– Сид Холли, – отозвался я. Он не стал пожимать мне руку. Микробы и тому подобное.

– А, – кивнул он. – Жокей. То-то мне знакомо ваше лицо. Ну что же, ваша девушка потеряла массу крови. Признаюсь, я изумлен, что она была жива, когда ее сюда привезли. У нее было слишком низкое кровяное давление.

– Но она сможет оправиться от ранения? – задал я вопрос и невольно вздрогнул.

– Опасаюсь, что ответ мне неизвестен. Пока что исход неясен. Она была еще жива, когда ее доставили в операционную. Вот и все, чем я могу вас утешить.

Я ощутил, как кровь прилила к моим ушам.

– Пуля чуть задела само колено, так что суставы в нормальном состоянии, но она разорвала бедренную артерию на месте ее перехода в подколенную, то есть сзади колена. Отсюда и потеря крови. По-моему, пуля была небольшая и не смогла повредить остальные мягкие ткани. Все же ей очень не повезло.

– Но вам удалось приостановить кровотечение? – в отчаянии спросил я.

– Да, на какое-то время, хотя это совсем не просто. Меня волнует другое: как бы в дальнейшем кровь не хлынула в ее внутренние органы.

– Почему? – не понял я.

– Мы влили в нее большую дозу крови и других компонентов для восполнения утраченного. Как полагается.

Я кивнул. Мне было хорошо известно о процессе переливания крови.

– Иными словами, мы влили в нее огромную дозу, от которой кровотечение способно возобновиться.

– Вы пользовались жгутом?

– Чем-то в этом роде. Мы туго перевязали ногу, и теперь она под давлением, но повязку нужно менять каждые десять минут, а не то нижняя часть ноги начнет мертветь.

Когда мы это сделали, опять началось артериальное кровотечение. Значит, мы влили в нее куда больше крови, чем обычно содержится в ее организме. А это создает дополнительную проблему. Колоссальный объем переливания резко разбавляет некоторые компоненты в крови. Он также приводит к уменьшению в ней необходимых веществ. И в результате способность крови свертываться сокращается в несколько раз. Одновременно это способствует ее диффузии, то есть проникновению в разные части тела, особенно во внутренние органы вроде почек. Скажу откровенно – по-моему, любое дальнейшее кровотечение может стать роковым. Пациентка его просто не выдержит. Потребуется новое обильное переливание, а оно, в свою очередь, уменьшит долю полезных компонентов, вызовет очередное внутреннее кровотечение и в конце концов приведет к полному коллапсу системы жизнедеятельности.

– Но… – я судорожно сглотнул слюну, – когда мы узнаем?

– Следующие несколько часов будут критическими. Переломными. Если она выживет, то можно говорить о шансах на выздоровление. Вполне реальных, разумных шансах.

«Реальные, разумные шансы» вовсе не показались мне реальными или разумными.

– Долго ли она останется в операционной?

– Насколько я понимаю, недолго, – откликнулся он. – Ее прооперируют и «починят» ей артерию. Это рискованно, но хирург и я решили: лучше заняться артерией прямо сейчас, чтобы она вновь не разорвалась. Ведь ее разрыв ускорит катастрофический исход.

– Что вы станете делать с артерией и каким образом укрепите ее? – попытался выяснить я.

– Мы применяем пересадку тканей, – ответил он. – Берем отрезок вены из ее другой ноги и «латаем» им артерию. Образно выражаясь, строим мост над пробоиной от пули. Совершенно нормальная процедура, и к ней постоянно прибегают при операциях на сердце. Например, при коронарном шунтировании. Проблема в том, что в это время нужно довести потерю крови до абсолютного минимума.

Я больше не слушал подробности и лишь поинтересовался:

– Когда я смогу ее увидеть?

– После операции она пройдет курс интенсивной терапии. Тогда вас к ней пустят, но ей дадут обезболивающие и снотворные таблетки, и она будет спать. Мы постараемся сохранить ее кровяное давление на максимально низком уровне. Простите, я должен идти. Меня повсюду ждут.

– Спасибо, – поблагодарил его я, но это не имело значения.

– Она попала в надежные руки, – великодушно отметил полицейский.

Я кивнул. И почувствовал себя совершенно беспомощным.

– Знаете, я оставил машину на тротуаре у больницы, – сообщил я. – Мне надо отогнать ее подальше. Так что я покину вас минут на пять.

– Извините, сэр, – возразил полицейский. – Вам нельзя выходить из больницы, пока вы не дадите показания моему начальству.

Его начальством оказался детектив-суперинтендант Олдридж из отделения полиции Метрополитен, прибывший к нам в сопровождении еще одного полицейского, е штатском. Они предъявили мне свои удостоверения.

– Благодарю вас, констебль, – проговорил супер, освободив нашего приятеля от надзора.

– Я позабочусь о вашей машине, – предложил мне констебль.

– Наверное, ее уже отогнали. – Однако я отдал ему и водительские права, и ключи.

Суперинтендант желал выслушать подробный отчет обо всем, что Рози или я делали в течение дня. Нудная процедура. Я с трудом смог сосредоточиться. Мои мысли бесцельно блуждали.

– Я намерен выяснить, как чувствует себя Марина. Отпустите меня к ней, – попросил я, ощутив нарастающий гнев.

– Все в свое время, мистер Холли, – остановил меня супер.

Но я уже поднялся и шагнул к двери.

– Пожалуйста, вернитесь и сядьте, сэр. – Он произнес эту фразу довольно жестко.

– Нет, – заспорил с ним я. – Мне нужно увидеть мою невесту. – Я понемногу начал привыкать к этому определению.

Полиция вела себя в пределах разумного, и я ее не обвинял.

Муж или жена, друг или его девушка часто, пожалуй, даже слишком часто становятся убийцами своих близких. У меня всегда возникало впечатление, что, устраивая душераздирающие пресс-конференции, преступники словно поднимают знамя с крупной надписью: «Я это сделал!»

Если он хочет меня арестовать, то пусть только попробует. Кассир в сандвич-баре подтвердит мое железное алиби. И я должен был взглянуть на Марину.

Но я напрасно надеялся на встречу с нею. Спустившись в приемный покой, я спросил, нельзя ли мне пообщаться с доктором Осборном.

– Простите, он занят.

Готовы ли они мне ответить, в какую палату отвезли Марину ван дер Меер? И в каком она сейчас состоянии?

– Извините, но после операции ее перевели в другое отделение.

Не скажут ли они мне, как попасть в палаты интенсивной терапии?

– Простите, вам лучше обратиться в центральную регистратуру.

На доске объявлений над столом я увидел грозное предупреждение: «Наш персонал вправе не отвечать на вопросы посетителей и не оказывать им содействие». И понял, сколько раздражения и злости скапливается в подобных местах. Эту злость порождают страх, бессилие и боль.

Однако жесткое правило помогло мне побороть собственный гнев. Я удалился из отделений «А» и «Е», направившись на поиски центральной регистратуры больницы. За мной неотступно следовала какая-то тень. Я обернулся и узнал помощника суперинтенданта.