Владимир Чванов - Соучастие

— Такой молоденький и уже при деле.

— Как это понять, при деле?

— Куда пошлют, значит…

— Я сам кого угодно пошлю, — фраза прозвучала двусмысленно. Виктор смутился. — Почему вы так решили?

— Курточка на тебе так себе. Модной не обзавелся, — взгляд женщины посерьезнел. — Ты опоздал и стоишь не там, где сказано.

Виктор вспомнил, что стоять он должен был в молочном отделе.

— Я приехал раньше. Заждался, вот и пошел от прилавка к прилавку…

— Больше так не делай. Должно быть все точно, — сказала она глуховато. — Подожди минут десяток и иди вон в тот подъезд, — улыбнувшись зелеными глазами, указала на высокую четырнадцатиэтажную башню и добавила: — Вон в тот, в левый…

Женщина шла по заснеженной дорожке спокойно, не спеша. Можно было подумать, что возвращалась домой с прогулки.

Задача была ясной. Только, наверное, от этой ясности Виктор почувствовал мелкую нервную дрожь на спине. В подъезде он взял две большие спортивные сумки.

— Ты бы мне шерсти на одеяло прислал, — сказала женщина. — У вас там баранов много…

— Самый крупный — перед вами, — с откровенной усмешкой проговорил Виктор.

Женщина хитроватым взглядом скользнула по его лицу.

— В шерсти я ничего не понимаю. Но постараюсь. Куда прислать-то?

— Теперь адрес не спрашивают. Гураму скажи, он знает куда. С сумками поаккуратней будь. — Она озабоченно кивнула на них. — Не попадись…

— Не за что!

— За эти вещи статья найдется. Сейчас по новому закону очень строго.

— Мне этих статей хоть и тысячу и одну. Ко мне не прилипнут, — ответил Виктор излишне торопливо и вновь ощутил замершее было чувство тревоги.

Должно быть, всерьез говорит бабуся, решил он. Выходит, Гурам на мне тренируется. Руки свои сумками не занял. И успокоил себя: ничего, дело на десять минут, а там я свободен. Перетерплю!

Нести сумки пришлось недалеко. Метров сто. Между корпусами домов, а не на магистрали, в светлой «Волге» сидел Гурам. Он окликнул его. Домой возвращались другим маршрутом. Шофер высадил их у Белорусского вокзала.

— Может, до места подбросить?

— Не надо, — ответил Гурам. — Доберемся…

Виктор шагал по улице, настороженно ловя взгляды прохожих. Чувствовал себя глубоко задетым и все отчетливее понимал неразумность своих поступков. При всей своей фантазии еще неделю назад не мог предположить, что с ним случится такое.

— Давай, дорогой, не сбавляй темп, — поторапливал Гурам. — Или шефство над тобой взять? На двух конечностях стоишь, а не уяснил, что с товаром идешь.

— Перестань. Надоело… — отрывисто выпалил Виктор и сильнее сжал ручку сумок. Обида на Гурама нарастала. Он шагал сейчас как посторонний, метрах в десяти от него. Выходит, его слова о дружбе, о заботе не что иное, как игра. Он за себя боится. Виктор неожиданно понял, почему на обратном пути Гурам остановил машину недалеко от магазина и попросил его передать заведующему секцией пачку денег и бутылку коньяка. Коньяк, конечно, не в подарок, решил он, а на случай, если задержат с вещами. На бутылке мои, не его отпечатки пальцев. Виктор гнал эту мысль, но она овладевала им все упорнее.

«Ну и пусть задержат, пусть даже автомашина сшибет», — в отчаянии думал он. Но никто его не задерживал, автомашины аккуратно объезжали или, затормаживали ход, уступали дорогу. Виктор остановился и поставил сумку у витрины обувного магазина. Ногой придвинул вплотную к стене.

— Надорвался? Тайм-аут взял? — подойдя сбоку, спросил Гурам. — Чего встал? Простынешь!

— Слушай, ты, возьми тоном ниже! — Виктор рывком повернулся. — Если будешь понукать, я милиционера крикну и отдам ему эти сумки.

— Ты что, сдурел? — Гурам нервно поправил шарф. Он говорил почти шепотом. — Для неразумных самое главное — свою бестолковость показать. Забыл о правиле: нужно умно молчать, а не глупо кричать. Впрочем, кричи! Ты мальчик бойкий. Но знай, я кричать не стану. Тихо скажу, что вещи твои. За них в магазине я не платил.

— Я твоими деньгами расплачивался.

— Ну и что дальше? Разве в этом суть? Об этом ты да я знаем, а там доказать надо, что они мои. Против тебя пяток свидетелей. Тебя в магазине запомнили. Так что давай, ори, герой! — хрипло и зло прошипел Гурам. — Впрочем, ты до этого не поспел. Духу не хватит. Но знай, меня так не возьмешь, — слова прозвучали предостережением.

— Сволочь ты! — рвущимся полушепотом прокричал Виктор. — Чего смеешься? Я тоже посмеюсь, когда тебя посадят…

— Посмейся. Невелика радость, — уже буднично сказал Гурам. — А теперь забирай барахло и ковыляй. Мне очень не терпится с тобой по душам поговорить. — Его пухлая щека нервно дернулась. — Ты больно раздухарился. Дотронулся до дела, а теперь вильнуть хочешь?

Виктор вскинул голову.

— И шагу не сделаю. Хватит. Я на тебя поишачил…

Лицо Гурама так резко изменилось, что Виктор замолчал.

— Чего в небо орешь? Чужим знать не надо наш разговор. Не психуй, приди в себя…

— Я уже пришел и понял, что ты негодяй. — Виктор повернулся, чтобы уйти.

— Скажи, пожалуйста, ты даже умеешь хамить. Очень современный человек. Только запомни, я таких слов не прощаю. Ты… Ты еще будешь извиняться! — Гурам ногой пододвинул сумки и, взяв их, зашагал по улице.

Виктор остановил его.

— Как же ты живешь на свете? От тебя зло и своим и чужим!

Гурам, уверенный в своей правоте, сказал:

— Сначала разберись с собой, а потом меня касайся. Давай двигай, парень!

— Хотел ведь по душам поговорить. Чего бежишь как вор?

— Пошел ты знаешь куда? — взорвался Гурам и, словно поняв что-то, проговорил: — Выходит, вор, я? А ты разве лучше? Ты от меня деньги принял, значит, со мной сравнялся, — сказал словно давно решенное.

— Я никогда не сравняюсь с тобой! — сдавленно выкрикнул Виктор. — Вещи возить ты меня просил…

— Просил, не заставлял же… Ты таскал, я перепродавал. Куда теперь пятишься? Так что сравнялся! — Гурам недобро усмехнулся. — И даже обошел. Да, я фирму толкаю втридорога, но тем, кто на зарплату не живет. И осуждать меня за это нечего. Ты ничего тяжелее ложки в руках не держал, а чужие деньги берешь запросто. Даже у матери. И тратишь как свои. Тебя и сытость проверила на прочность. Ты лихо скачешь по жизни. Скажу честно, я так не начинал. Так кто же из нас хуже?

Виктор не ответил. Слова Гурама прозвучали обличительно и словно окатили его холодной водой. Он понял, что его грехи крупнее, чем предполагал.

— Я думал, ты ребенок тихий. О благородстве бренчал. А получилось глупо. Совесть на деньги сменял. А так любил о ней поговорить! Чего вздрагиваешь? Интересно мне очень, как дальше жить станешь. В милицию исповедоваться пойдешь? Только от этого лучше не станешь. И чище тоже. Ты теперь человек в жизни — ноль. За пару сотен разменялся. Знай, если про меня лишнее слово скажешь — тебя не пожалею. Мы посылками повязаны. — И пригрозил: — В полный рост по делу пойдешь.