Надежда Зорина - Превращение в зверя

Профессор Самсонов категорически отказался разговаривать с кем бы то ни было из представителей закона. Он требовал Никитина и не желал слушать никаких доводов. Объявил, что ничего рассказывать милиции не будет ни под протокол, ни в частной беседе, а вот с Андреем Львовичем пообщается на любых условиях: пусть хоть на камеру тот снимает его чистосердечное признание.

— И чем это ты так расположил его к себе? — проворчал Илья. — Вы же с ним даже ни разу не виделись.

— Не знаю. Может, у него такая своеобразная фобия — ментофобия, — отшутился Никитин. — Впрочем, это объяснимо: свежи воспоминания, как братца его ваши третировали.

— Третировали? А что, они должны были с ним чаи распивать? После того, как он учинил такое?

В конце концов сошлись на том, что Андрей действительно заснимет их беседу на камеру. Самсонов сразу же стал покладистым и даже без сопротивления покинул комнату Кирюшиной, из которой до этого ни за что не желал выходить. Их привели в довольно странное помещение: просторный зал, напоминающий музыкальную комнату в детском саду. Стены были расписаны сказочными героями, по периметру располагались взрослые по размеру, но совершенно детские по виду креслица, на крышке рояля восседал большой белый меховой слон, очень похожий на Сашкиного любимца. Андрею стало неприятно.

— Что это такое? — спросил он Самсонова.

— Наш музыкально-игровой зал, — с печальной какой-то нежностью сказал Владимир Анатольевич. — Часть моей методики. — Он грустно покачал головой. — Не знаю, что теперь станется с ними.

— С кем?

— С теми, кто не достиг еще взрослого возраста.

— А у вас здесь находятся и дети?

— Они все дети. Даже те, кто успел повзрослеть… Но давайте по порядку. Итак, я… — Он вдруг как-то напряженно, словно ему внезапно стало дурно, посмотрел на Андрея, вскочил, схватил его за руку. — Пойдемте! Вы должны это сами увидеть! Иначе… Пойдемте, вы их увидите, увидите…

— Кого? — опешив, спросил Никитин и попытался высвободить руку, но профессор держал крепко.

— Их, моих пациентов. Вы увидите. Это же дети! Их нельзя так оставлять! Вы должны войти в положение, вы просто обязаны! Наше государство… Ничего! — закричал он истерически. — А вы, может быть, посодействуете. Пожалуйста, пойдемте. Захватите с собой камеру, это важно. — И он потащил Никитина к выходу из зала.

У двери, в коридоре, стоял омоновец. Он сразу же вскинулся, даже клацнул затвором, но Андрей успокоил его жестом: все в порядке, но, если считаете нужным, можете нас сопровождать. Владимир Анатольевич недовольно покосился на бойца, нахмурился, на секунду остановился, но потом, безнадежно махнув рукой, последовал дальше.

И началась странная, какая-то сумасшедшая экскурсия. Андрей и представить не мог, что такое бывает, а если бы кто рассказал, решил, что это неумная безвкусная шутка.

— Здесь у нас самые маленькие, — с непонятной жалостью в голосе сказал профессор и открыл дверь первого отсека. — Сегодня они меньше всех пострадали, не понимают еще ничего, но все равно, прошу вас, ступайте потише, сон их очень чуток.

Они вошли в помещение, напоминающее то ли отделение для новорожденных в роддоме, то ли комнату в доме малютки, но все — и мебель, и погремушки, и пеленки, сложенные стопкой на столике, — было каких-то утрированных, уродливо огромных размеров. Три кровати (кроватки — не повернулся бы язык сказать) с загородками из разноцветных деревянных палочек и нежными, из легкой ткани, вроде батиста, пологами стояли в нише, направо от входа. Женщина в белом халате и косынке поднялась навстречу вошедшим. Обеспокоенно посмотрела на Самсонова, с не очень искренней приветливостью улыбнулась Никитину.

Профессор подвел Андрея к кроватям, откинул на одной из них полог.

— А мы, оказывается, не спим, — проговорил он умиленно, сюсюкающим тоном. — Взгляните.

Никитин взглянул, и его затошнило. По росту и телосложению это был взрослый мужчина, но взгляд его глаз, выражение лица напоминали младенца. Мужчина был одет в ярко-голубую трикотажную пижаму, очень похожую на детский костюмчик, ноги его, согнутые в коленях и слегка приподнятые, совершали беспорядочные движения, руки, сжатые в кулаки, тоже не оставались в покое. Но самым ужасным было то, что он сосал пустышку. Сосал с наслаждением, причмокивая, — слюна тонкой струйкой стекала по небритому подбородку. До этого мужчина смотрел в потолок, но тут вдруг повернул голову в сторону Андрея и уставился на него с бессмысленно-тупым упорством.

— Снимайте, что же вы? — зашептал профессор ему на ухо. — Это часть моего признания, может быть, самая важная.

Никитин ничего не ответил, он в ужасе смотрел на этого невозможного младенца, руки дрожали, о том, чтобы снимать на камеру, не могло быть и речи, он и так еле-еле сдерживал подступившую к горлу дурноту.

— Давайте я. — Самсонов взял у него камеру. Андрей кивнул и отошел от загородки.

Следующим номером сумасшедшей программы была ясельная группа. Вместе с профессором, сопровождаемые бдительным омоновцем, они поднялись на второй этаж. В одной из комнат женщина и трое мужчин сидели на полу и под руководством «няни» перекатывали друг другу мяч. Движения их были неловкими, но игра всех очень увлекала: женщина заливалась тонким, пронзительным смехом, мужчины от восторга шлепали ладонями по полу и комментировали каждый удачный «откат» шепелявыми, нечленораздельными возгласами.

— Они еще плохо говорят, — пояснил Владимир Анатольевич. — Ничего, через недельку-другую речь наладится. — Заснял и эту компанию на камеру, и они отправились дальше.

В следующей группе (средний и старший дошкольный возраст, как охарактеризовал Самсонов) шестеро взрослых людей смотрели мультипликационную «Алису в Стране чудес». Воспитательница, довольно пожилая женщина, сидела вместе с ними и, казалось, была увлечена сказкой не меньше своих подопечных.

— У них сейчас по расписанию время прогулки, но сами понимаете, сегодня режим нарушился. — Профессор озабоченно осмотрел группу, покачал головой, и Андрею представилось, что он уже и не помнит, почему был нарушен режим, только озабочен самим фактом нарушения, сбивом обычных занятий. — Что ж, идем дальше?

— Нет! — запротестовал Никитин. — Достаточно.

— Как хотите.

Они вернулись в музыкально-игровой зал. Андрей без сил опустился на стул, положил перед собой на стол камеру.

— Что это было? — проговорил он потрясенно. — Кто они, эти люди?

— Мои пациенты. Все они страдали тяжелыми психическими отклонениями…

— То есть вы хотите сказать, страдают?

— А вы видели хоть одного страдающего? По-моему, все совершенно счастливы. Я подарил им счастливое детство, то, чего они были лишены.